"Однажды, остановившись на берегу коричневого от торфа лесного озерка, князь Святослав сказал:

Больше всего я воду люблю. Чтобы было много воды, без конца и без края. В Днепре воды много. В Оке, реке вятичей, тоже. Но та вода бегучая, неласковая. Здесь вода стоячая, спокойная, но темная как ночь. До теплого моря хочу дойти, до синей воды, где плавали ладьи Олега Вещего и отца моего Игоря Старого. Но не гостем мимоезжим хочу побывать на море, а стать на его берегу крепко…".

Слова историка и писателя Вадима Каргалова бьют точно в цель. Не гостем хотел быть Святослав на Черном море, но хозяином его. Черное море было нужно его будущей империи, как затем стало оно нужно России, когда при Екатерине II Россия стала на его берегах твердо.

Первым на пути Святослава был Хазарский каганат!

Вот что пишет по этому поводу Каргалов:

"О том, что пора сбить хазарский замок с волжских ворот торговли с Востоком, говорили уже давно. И не только в свободе торговли было дело. Великие движение киевских князей на дальние окраины славянских земель замедлилось, споткнувшись на вятичском пороге. Вятичи населявшие лесистое междуречье Оки и Волги, продолжали платить дань харазам, и, чтобы поставить их под власть Киева, необходимо было скинуть с них хазарское ярмо. Дорога в вятичскую землю пролегала через хазарскую столицу Итиль….".

Хазария уже не была так сильна как когда-то. Времена её величия канули в прошлое безвозвратно. Это государство было поражено раковой опухолью, что свела его в могилу.

Каргалов четко определил причины этой опухоли.

"Хазария не создавала богатство, а лишь присваивала чужое, не ею сделанное. Хазары кормились и одевались за счет других народов, изнуряя их данями и разбойничьими набегами. В городе Итиле пресекались торговые пути, но самим хазарам было нечего предложить иноземным купцам, кроме рабов да белужьего клея. На рынках Итиля продавались булгарские соболя, русские бобры и лисицы, мордовский мед, хорезмские ткани, персидская посуда и оружие. Из рук в руки переходили серебряные монеты с непонятными хазарам надписями. Чужое, все чужое…".

А вот Киевской Руси было, что предложить на рынках Востока, но для этого им нужно было обеспечить себе на этих рынках господствующее положение! Корпорации вооруженных купцов мечом пробивали пути своим торговым караванам! Ибо Русь распухла от товаров и ей нужны были рынки сбыта. Вот именно за них и велась та вой на!

"Что же касается до русских купцов, а они - вид славян, то они вывозят бобровый мех и мех чернобурой лисицы и мечи из самых отдаленных частей страны Славян к Румскому [Черному называвшемуся тогда и Русским] морю….." ("Книга путей и государств" арабского путешественника Ибн-Хордадбега).

"До столицы Хазарии могли добираться и купцы из отдельных племенных союзов, выгодно расположенных на путях, ведших к Нижней Волге. Славяне (вятичи и другие) были полноправными контрагентами хазар в самой их столице. О руссах же, то есть о представителях Киевской державы, говориться, что они уходили на юг, далеко за пределы Хазарии, преодолевая Каспийское море длиною в 500 фарсангов". (Цит. по книге Б.А. Рыбакова "Рождение Руси". М.: 2004. - С.22.).

Но это путешествие русских купцов самый центр мусульманского мира - Багдад!

Одной из причин похода Святослава на Хазарию явилось стремление ликвидировать обременительное хазарское посредничество в восточной торговле русов, существенно снижавшее доходы купцов и тесно связанной с ними феодальной верхушки Киевской Руси.

Хазария давно утратила свое единство. Ибо в "городе Итиле жили мусульмане, иудеи, христиане, язычники, неизвестно какой веры и какого племени пришельцы из дальних стран, привлеченные обманчивым блеском богатства…".

В своей победе над Хазарией Святослав не сомневался. Из Киева он выступил с войском на Оку. Первым делом он освободил вятичей от власти хазар. А затем приступил к большим завоеваниям.

Но, все вышесказанное о Харарии, совсем не означает, что если каганат переживал в тот момент свои далеко не лучшие дни, то разгромить его было таким уж легким и простым делом. Ничего подобного.

В военном отношении каганат в то время - это сильная армия и мощные крепости, построенные им византийцами! И армию стоило разбить, а крепости взять! И потому Святослав временно привлек для союза против хазар племена печенегов. На этот раз князь киевский пользовался правилом - разделяй, чтобы властвовать! Также Святослав привлек в союзники против каганата племена гузов.

Завоевательные походы Святослава начались в 964 году, когда пришел князь с дружиной на Оку и на Волгу и спросил вятичей:

"Кому дань даете?".

Они ответили: "Дань даем хазарам".

А Святослав сказал: "Нет более дани хазарской на вас! Теперь дань станете давать мне. А от дани хазарской поганой я вас освобожу!"

В летописи сказано, что в 965 году "Иде Святослав на козары, а козары выступили противу с князем своим Каганом и собрались биться….".

Хотя каган это титул верховного правителя каганата, равный практическим императорскому. И в то время каган был только номинальным правителем каганата, его божественным покровителем. Но реальная власть была сосредоточена в руках царя, что был главой светской администрации.

Царь возглавлял армию каганата в походе, а самого кагана выводили в бой только в случае большой опасности как символ того, что боги с воинами каганата. Это внушало войскам дополнительную храбрость.

С.А. Чарный в своем исследовании "Восточный поход князя Святослава" (http://annals.xlegio.ru/rus/svt_east.htm) говорит:

"Наиболее вероятный маршрут похода 965 года таков: выйдя из Киева, Святослав прибил в "землю вятичей". Построив здесь ладьи, русы спустились по Дону, подчинив себе ассов (или заключили с ними военный союз). У Саркела они разгромили хазарскую армию во главе с каганом, после чего выйдя в Азовское море, подчинили себе Тьмутаракань, зихов и Восточную Таврику. Таким образом, под контроль киевского князя перешел важный отрезок пути "из славян в хазары"…В это же время с востока на каганат обрушились гузы…. Нет ничего невероятного в том, что гузы, грабившие Хазарию еще в 4-е годы X века, воспользовались разгромом хазарской армии под Саркелом и попытались разграбить богатые хазарские земли Поволжья. Однако, они были отогнаны хорезмийцами, призванными на помощь хазарами".

Но долгое время считалась, что основная битва между хазарами и руссами состоялась под стенами Итиля. Чарный же толкует про большую битву под Саркелом! Но хазары шли в бой, имея в армии, не только царя, но и самого кагана, как и отмечено во многих источниках.

Но Чарный отвечает и на этот вопрос:

"А.В. Гадло считает, что решительная битва состоялась у Итиля, поскольку армию возглавлял каган, что происходило только в случае крайней опасности, когда враг подходил к столице. Но Ибн Хаукал, на которого ссылается А.Б. Гвидо, говорит лишь о том, что когда хазары воюют с "язычниками", они выводят кагана, и язычники поклоняются ему и не воюют с ними, то есть данный обряд не был привязан к определенному месту. Следовательно, хазары могли встретить противника во главе с каганом в любом месте, подальше от столицы, чтобы не подвергать разорению земли собственно Хазарии".

Может Чарный и прав, но я бы хотел пока остановиться на старой версии, что основная битва была у стен именно Итиля.

Царь Хазарии Иосиф двинулся на встречу врагу И большая битва произошла под стенами Итиля. Царь Иосиф был иудеем, но, как и многие другие люди в то время на Востоке лучшими воинами считал арабов. Свою армию именно по арабскому образцу. Такие сведения сообщает Каргалов.

Первая линия - "утро псового лая". В эту линию царь Иосиф поставил легкоконных лучников кара-хазар (черных хазар) - быстрых наездников, пастухов и табунщиков. Кара-хазары не носили доспехов, чтобы не стеснять движений, и были вооружены луками и дротиками.

Вторая линия - "день помощи". Здесь у царя Иосифа стояли белые хазары - рослые, плечистые, гордые прошлыми боевыми заслугами и почетным правом служить Кагану в отборной панцирной (тяжелой) коннице.

Но если и "день помощи" не сокрушал врага, то вся конница расходилась в стороны и пропускала вперед третью линию - "Вечер потрясения" состоял из пеших ратников что были прикрыты большими щитами и длинными копьями.

Позади всех этих линий ждала своего часа последняя боевая линия, которую арабы называли "знамя пророка", а хазары - "солнце кагана". Здесь собиралась наемная гвардия мусульман-арсиев. Арсиев берегли. Они вступали в бой только при крайней необходимости. Арсии безжалостно вырубали дамасскими мечами и бегущих врагов, и своих же воинов, если те, дрогнув, начинали отступать.

Чтобы победить в такой битве, необходимо было обладать громадными военными талантами, и Святослав ими обладал!

Святослав практически возродил боевую тактику фиванского полководца Эпаминонда и Филиппа II Македонского. Он создал русскую боевую фалангу!

Ставка делалась, как уже было сказано, не на конницу, а на пешие полки! Русские пешие полки вытягивались клином на острие которого были закованные в прочные кольчуги богатырского роста воины с боевыми секирами. Живот, бедра и даже голени воинов были обтянуты мелкой кольчужной сеткой, непроницаемой для стрел. Руки в железных рукавицах, сжимавшие страшные топоры, также не боялись прицельных выстрелов метких конных лучников. А вправо и влево от дружины богатырей-секироносцев шли сплошные линии длинных красных щитов, которые прикрывали пеших руссов почти целиком. Над щитами поблескивали копья.

Фланги пешей фаланги надежно прикрывались кавалерией. Так сделали римляне в знаменитой битве при Каннах. Фланги при таком построении были весьма и весьма уязвимы и потому прикрывались. То есть кавалерия в этом случае исполняла роль второстепенных войск - своеобразной группы поддержки.

Боевой строй Святослава легко, словно нож масло разрезал знаменитое построение арабов и быстро свершил разгром врага при минимальных потерях со своей стороны.

В 965 киевский князь Святослав Игоревич разгромив основные силы царя Иосифа в большом генеральном сражении, и нанес сокрушительный удар каганату. Далее он захватил и разорил главные его города: Итиль, Семендер, Самкерц (Тмутаракань) и Саркел, основав на месте последнего крепость Белая Вежа. В результате все торговые связи каганата были нарушены и он утратил какое-либо политическое и экономическое значение.

Многие историки, считают, что это было не успехом, а главным стратегическим просчетом Святослава! Дело в том, что уничтожение ослабевшей Хазарии привело в будущем к тому, что на пустое место разрушенного каганата хлынули орды новых кочевников из Азии. То есть Святослав сам разрушил имевшийся естественный щит Руси с Востока! В конце 960-х - 970-х оставшиеся хазарские владения беспрепятственно опустошали гузы. В конце 970-х - начале 980-х хазарам пришлось признать зависимость от Хорезма и принять мусульманство.

Может быть, нужно было конечно разбить хазарское войско в большом генеральном сражении, но ломать все государство не стоило? Наоборот! Опытный политик бы сохранил каганат, как вассальное, буферное государство, и даже помог ему войсками! Тогда новые кочевники половцы (кипчаки) надолго бы увязли в войне с Хазарским каганатом, и Русь еще лет 100–150 могла бы жить спокойно.

Все это так. Все логично, но есть одно большое НО! Святослав не собирался уступать эти земли никому. Они были первым приобретением его империи! И совсем не его вина, что эти планы никогда не осуществились.

Хазарский поход князя Святослава ничем не напоминал прежние дерзкие рейды за добычей и пленниками. Святослав подбирался к границам Хазарии исподволь, закрепляя каждый пройденный шаг, собирая союзников. Грозное имя русского князя звучало осенью 965 года на многих языках, его произносили с тревогой и ненавистью, с восхищением и надеждой.

"Князь Святослав казался живым воплощением могучей силы,

которая разнесла вдребезги обветшавшее здание Хазарского каганата.

Вожди кочевых племен и наместники земледельческих областей, стратиги

византийских фем и императорские сановники, мусульманские визири и

прославленные полководцы арабского халифата ловили слухи о князе Святославе, подсылали соглядатаев, составляли про запас хитроумные посольские речи, готовили караваны с богатыми дарами на случай мира и войско на случай войны. Но больше всего их интересовал сам русский князь, неожиданно вознесшийся на вершину воинской славы".

Итак, подведем итоги. Князь Святослав сокрушил каганат и занял его города. Итиль - это ключ к Каспийскому морю и великий Волжский торговый путь! Самкерц - это контроль Босфора Киммерийского, это выход из Черного в Азовское море!

Кстати, долгое время в Самкерце существовал затем русский город и княжество Тмутаракань. Вот что о нем говорит писатель Ладинский в романе "Анна Ярославна - королева Франции":

"Тмутаракань, таинственный город, лежала в далеком краю русской земли, у подножия кавказских гор. Удобное сообщение по морю связывало его с Херсонесом и Константинополем и весьма благоприятствовало торговле. В этом разноплеменном поселении обитали русские и греки, восточные купцы и хазары; сюда стекались беспокойные люди и беглые рабы; здесь рекой лилось доступное всякому вино, потому что на холмах, со всех сторон, обступивших город, росли тучные виноградные лозы; на улицах часто слышалась греческая речь, и на базарах продавались странные для северян южные плоды - дыни, финики и рожки" (Цит. по книге Ант. Ладинского "Когда пал Херсонес. Анна Ярославна - королева Франции". Киев. Молодь. 1987. - С.245.).

Это ли не подтверждение того, какое важное значение имел этот город для будущей империи?

Также, как уже было упомянуто выше, Святослав захватил хазарские города Семендер и Саркел, в котором он основал русскую Белую Вежу. Вот как про это сообщает Лев Гумилев:

"Святослав пришел и на Терек. Там стоял второй большой город хазарских евреев - Семендер. В городе и его окрестностях было четыре тысячи виноградников. Семендер имел четырехугольную цитадель, но она не спасла город. Святослав разгромил Семендер и, забрав у населения лошадей, волов, телеги, двинулся через Дон на Русь. Уже по дороге он взял еще одну хазарскую крепость - Саркел, находившуюся около нынешней станицы Цымлянской. Саркел был построен византийцами в период дружбы с Хазарией, и создал его грек - архитектор Петрона. В Саркеле Святослав встретил гарнизон, состоявший из наемных кочевников. Князь одержал победу, разрушил крепость, а город переименовал в Белую Вежу. Там в дальнейшем поселились выходцы из Черниговской земли". (Цит. по книге Льва Гумилева "От Руси к России". М.: АСТ. 2002. - С.53.).

Нет. Стратег Херсонеса ему помешать бы не смог. Но атака на Херсонес это фактически объявление войны Византии. И императоры сильно дорожили этим городом, ибо давал он им громадные выгоды.

Но флот императоров подошел бы к городу не скоро, а лишь после того как он попал в руки князя киевского! Но Святослав сразу на Херсонес не ударил! Он отложил войну с Византией на время. И связано сие было с приездом в Киев посланца византийского императора известного дипломата патрикия Калокира.

Империя начала формироваться и первые шаги были сделаны. Вадим Каргалов в своем романе "Святослав" подчеркнул, что Святослав не простой стяжатель военной добычи, но предводитель войска державы великой!

"Бросок на Хазарию был лишь началом единого сабельного взмаха, который прочертит на карте Восточной Европы широкий полукруг от Каспия до Дуная. Князь Святослав мыслил иными масштабами, чем предводитель хвалынского похода Свенельд или его отец Игорь Старый, мечты которого не простирались дальше военной добычи, даров византийского императора и выгодного торгового договора. Не о сиюминутной выгоде думал Святослав, остановивший войско на полдороге беззащитной Таврики, но о будущих великих походах. Время воевать с византийским императором еще не пришло. Недавние завоевания требовали закрепления".

Насчет Святослава Каргалов совершенно прав. Именно так он и мыслил. Сразу два больших куска Хазарию и Византию он бы проглотить не смог. Не согласен я с ним по поводу князя Игоря. Мечты его протирались гораздо дальше, военной добычи и выгодных торговых договоров! Но Игорь был реалистом и также понимал, что время для сокрушения империи еще не пришло!

Этапы формирования Империи Русь: Первый

Поход Святослава 964–965 года привел к сокрушению Хазарского каганата. И торговый путь из "славян в хазары" перешел под контроль великого князя Киевского.

Контролируя Волжский торговый путь Святослав ставил под свой контроль и Волжскую Булгарию, что при таком политическом раскладе могла превратиться в вассальное от Киевской Руси государство. Тогда именно так все и произошло. Ибо Святославу ничего не стоило отправить свое войско к стенам Булгара и захватить его!

Взятие крепостей Саркел (Белая Вежа) и Самкерц (Тмутаракань) давали возможность установления контроля над путями в Азовское и Черное моря. Да и печенегов Русь стала охватывать кольцом.

Первый этап больших завоеваний был успешно пройден. Империя Русь стала формироваться.

Б. М. ДАНЦИГ

В одной из своих работ, посвященных Турции и турецкому вопросу, К. Маркс пишет: «Турция была до греческого восстания terra incognita (неизвестная земля) во всех отношениях, и распространенные на ее счет представления покоились больше на сказках из «Тысячи одной ночи», чем на исторических фактах» (). Отметив недостаточность сведений о Турции в Западной Европе, К. Маркс подчеркнул тут же, что «в России... нашлось достаточно людей, правильно понимавших истинное положение и характер Турции» (См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр.387. ). Это понимание могло возникнуть только лишь на основах долговременных исторических связей между Россией и Турцией. Для того чтобы лучше понять характер исторических отношений России и Турции, следует проследить возникновение и развитие отношений между русскими и Ближним Востоком. Между тем ни в дореволюционной исторической литературе, ни в советской нет ни одной работы, посвященной специально истории изучения стран Ближнего и Среднего Востока в России. Необходимость же подобного рода, работы давно назрела. Данная статья является первой попыткой дать более или менее полный и систематизированный обзор истории изучения Ближнего Востока в допетровской Руси.

Русские издавна познакомились с Ближним Востоком и его обитателями. Они располагали сведениями не только о ближайших греческих колониях (Сурож, Херсонес), но и о более отдаленных областях и странах - Византии, побережье Малой Азии, Армении, Месопотамии, Сирии и, возможно, о Египте.

Знакомство русских с Ближним Востоком началось значительно ранее XII столетия, от которого дошел до нас первый письменный источник о путешествии на Восток - описание путешествия игумена Даниила.

С определенностью можно сказать, что славяне знали дорогу на Ближний Восток еще в VI-VII вв. «Уличи и тиверцы находятся в постоянном общении с Византией, то служа в византийских войсках, то совместно с славянами нападая на империю» (Акад. Б. Д. Греков. Культура Киевской Руси. М., 1944, стр. 29. ), - отмечает акад. Б. Греков, - относя эти данные к событиям VI в. «В этот же период анты русь входят в непосредственное общение с Византией и народами Востока и завязывают с ними постоянное общение» (Акад. Б. Д. Греков. Культура Киевской Руси. М., 1944, стр. 20. ).

В середине IX в., в 842 г. русские воины побывали на южном берегу Черного моря, в Амастриде (Амасре) (См. труды В. Г. Васильевского. Русско-византийские исследования, т. III, СПб., 1915; а также П. Погодин. О походе руссов на Сурож. «Зап. Одесского Общ-ва истории и древностей», т. I. Одесса, 1844, стр. 195-196. Эта последняя статья, как указывает В. Г. Васильевский, написана А. В. Горским (см. цит. работу В. Г. Васильевского, стр. IV). ). В 60-70-х годах IX в. арабский географ Ибн-Хордадбех писал: «Русские из племени славян вывозят меха бобров и чернобурых лисиц из самых отдаленных краев Славянской земли и продают их на берегах Румского (Средиземного) моря; тут царь Румский (Византийский) берет с них десятину. Когда им вздумается, они отправляются на Славянскую реку (Волгу) и приезжают в залив города Хозар (Итиль, близ устья Волги. - Б. Д.); тут дают они десятину владетелю этой страны. Затем они едут в море Джурджанское (Каспийское) и там пристают к любому берегу... Иногда случается, что они везут свои товары из Джурджана через Итиль в Багдад» (Цит. у И. И. Срезневского (в переводе А. К. Казембека): Следы древнего знакомства русских с Южной Азией, «Вестник русск. географ, общ-ва», 1854, ч. X, стр. 52-53. ).

Многочисленные византийские, арабские и армянские источники свидетельствуют, что русские военные отряды сражались в рядах византийских войск в Македонии, Армении, Сирии в конце X и начале XI столетия (См. Труды В. Г. Васильевского, т. III, СПб., 1915, стр. CXXIII; т. II, стр. 63; т. I, стр. 91, 201-203; В. Р. Розен. Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхьи Антиохийского. СПб., 1883, стр. 40 и примечания на стр. 312-313, 317 и 331-333; также Н. М. Карамзин. История Государства Российского. СПб., т. I, 1816, стр. 129 и 169. ). Первые сведения письменных источников о торговле русских с Византией через Черное море и с мусульманскими странами через Каспийское море относятся к 40-м годам IX в. Однако, несомненно, что торговые связи существовали уже задолго до этого времени.

Это близкое непосредственное знакомство русских людей с Ближним Востоком нашло свое отражение в нашем древнейшем замечательном памятнике - «Повести временных лет», охватывающем события из истории нашей родины до 1110 г., представляющем, по выражению академика Б. Д. Грекова, «одно из произведений человеческого гения, которому судьба предназначила интерес на протяжении веков» (Акад. Б. Д. Греков. Ук. соч., стр. 70. ).

«Повесть временных лет» содержит многочисленные данные географического, а также этнографического (См. М. О. Косвен. Из истории ранней русской этнографии. «Советская этнография» № 4 за 1952 г. ) характера и является, таким образом, первой русской сводкой географических сведений. Русский летописец знает не только географию своей страны. Перечень упоминаемых им стран весьма велик и свидетельствует о том, что летописцу известны почти все страны Балканского полуострова, Ближнего Востока, океанские берега Западной Европы, побережье Средиземного моря, нижнее течение Нила, Малая Азия, Каспийское море (См. Полное собрание русских летописей (в дальнейшем: ПСРЛ) (Лаврентьевская летопись), т. I, стр. 1-2, «Повесть временных лет», т. I. изд. АН СССР, М.-Л., 1950, стр. 9-10, ).

Сведения о далеких странах изложены в библейской легенде о разделе мира после потопа между сыновьями Ноя - Симом, Хамом и Яфетом. В этой легенде встречаются названия ряда стран и отдельных провинций Византийской империи в Малой Азии.

Так, например, «жребий Симов», т.е. наследство Сима, включает в себя «Сурию, Мидию по Ефрат реку, Вавилон, Месопотамию, Аравию, Финикию» и др. Хам получил Египет. Ливию и ряд малоазиатских провинций Киликию, Фригию, Ликию, Каршо и др., «реку Гиону, зовемую Нил»; Яфет же получил Мидию, Армению и часть малоазиатских провинций, и также реку Тигр, текущую «межю Миды и Вавилоном» (ПСРЛ, стр. 9-10. ).

Исследователями давно установлено, что источником сведений для летописца о восточных и западных странах служили хроники Георгия Амартола и Иоанна Малалы, Палея, Паннонские жизнеописания Кирилла и Мефодия, библия, официальные документы, договоры и др. (М. С. Боднарский. Очерки по истории русского землеведения. М., 1947, стр. 6. ) Не подлежит никакому сомнению знакомство летописца с перечисленными источниками, но важно отметить, что, черпая из них данные, он не просто перечисляет те или иные страны, а дополняет их сведениями, полученными пз рассказов людей, в свое время побывавших в этих странах.

Около ста лет тому назад академик И. И. Срезневский, приводя слова той же летописи, что из Руси можно дойти до «жребья Симова» и до «племени Хамова» водными путями, совершенно правильно отметил: «Так представлял наш древний летописец водные пути не только своего, но и более отдаленного времени пути, сближавшие Русь с отдаленными землями запада и востока, представлял их себе, конечно, не по картам, а по памяти, и, следовательно, наслышась о них от тех, кто изведывал их в самом деле. Что их точно изведывали на самом деле промышленники русские с незапамятного времени, это отмечено было многими из наблюдательных людей того времени, куда они заходили, между прочим, и многими из географов арабских» (Акад. И. И. Срезневский. Следы древнего знакомства русских с южной Азией. Вестник русск. геогр. о-ва, ч. X, 1854, стр. 52-53. ).

В подтверждение этой своей правильной мысли И. И. Срезневский и привел цитированную ранее выдержку из рассказа Ибн-Хордадбеха.

Академик Срезневский совершенно правильно указывал: «В числе древних и старинных памятников русских осталось много замечательных и важных воспоминаний о Цареграде, на которых большей частью лежит печать современности» (Акад. И. И. Срезневский. Повесть о Цареграде. Чтение академика Срезневского. СПб., 1855, стр. 3. ).

«Повесть временных лет» не только повторяла греческие хронографы, но, несомненно, отражала и сведения, полученные от лиц, бывавших на Востоке. Летописец говорит о пути из варяг в греки, зная два пути - из Балтики в Средиземное море и из Балтики в Черное, упоминает Рим, Константинополь, море «понетьское» «еще море словеть русское», относит первый поход легендарного Кия на Константинополь к 854 г., далее рассказывает о походе Аскольда и Дира «на греки» (866 г.), заимствуя сведения о нем из греческой летописи, о походе Олега в 907 г., о посольстве Олега в 911 г. Имя Олега связано с заключением договора Руси с греками в 911 г. Рассказ о походе Игоря 941 г. интересен упоминанием о военных действиях не только у Константинополя, но и в Вифинии и в Пафлагонии, т. е. на южном побережье Черного моря: «Иже пойдоша, и приплуша, и почаша воевати Вифаньскиа страны, и воеваху по Понту до Ираклия и до Фафлагоньски земли, и всю страну Никомидийскую попленивше» («Повесть временных лет», т. I, стр. 33. ). Далее следует рассказ о договоре 944 г. между греками и русскими, затем о крещении (957) Ольги в Константинополе, о приеме которой в царьградском дворце упоминает Константин Багрянородный, о прибытии посольства великого князя Владимира в Царьград для «испытания веры». Позже, в 1043 г., в летописи отмечается поход Владимира, сына Ярослава, когда несколько кораблей было выброшено бурей на берег и часть русских воинов во главе с воеводой Вышатой, после ожесточенной битвы, попала в плен и была ослеплена. Воевода Вышата вернулся на Русь лишь через три года (См. ПСРЛ, т. I (Лаврентьевская летопись), стр. 66-67; «Повесть временных лет», т. I, стр. 103-104. ).

Таковы сведения летописи о посещении русскими Константинополя и северного побережья Черного моря, относящиеся ко временам, предшествующим «Крещению Руси», т. е. до 988 г.

Летописи не отражают оживленных торговых сношений этого же периода между Русью и арабскими странами. Однако сведения о торговле с Русью, имеющиеся у арабских географов, подтверждаются находками многочисленных кладов восточных «(арабских) монет, найденных в России и относящихся к VIII-IX вв. Из этого можно сделать вывод, что не только арабы и посредничавшие в торговле волжские булгары бывали на Руси, но что и русские бывали в арабских странах.

После принятия христианства связи Руси с востоком усиливаются. Кроме воинов н торговых людей, посещают эти страны и представители русской церкви. Установившийся порядок присылки киевского митрополита из Византии вызывал многочисленные поездки духовных лиц из Константинополя на Русь и с Руси в Константинополь; кроме того, издавна совершались паломничества по «святым местам» не только духовных лиц, но и простых мирян. Паломники, или «калики» (Слово «паломник» произошло от названия приносимых ими с собой пальмовых веток, а слово «калики» - от названия носимой ими обуви - латинского - calig"a - сапог. ), совершали поездки и путешествия, о которых до нас дошли письменные сведения; о некоторых путешествиях упоминается в летописях. Однако о большинстве поездок, кроме этих упоминаний, нет никаких других сведений, но совершенно ясно, что каждая из поездок, расширяя кругозор самого путешественника, давала определенный круг сведений о Ближнем Востоке не только ему самому, но и значительному числу лиц, соприкасавшихся с ним по возвращении его на родину.

Первый дошедший до нас письменный памятник о путешествии на Восток (хождение Даниила) относится к началу XII столетия. Тем не менее, в русских летописях упоминается о нескольких путешествиях в Византию, Палестину и на Афон уже в XI столетии. К 1013г. относится упоминание о приходе Антония со «святой горы» в Киев (Прибавление к Ипатьевской летописи. ПСРЛ, т. II, стр. 261. ). О путешествии Антония же (очевидно, вторичном) и пострижении его на Афоне рассказывается в летописи Нестора под годом 6559 (1051 г.) (Прибавление к Ипатьевской летописи. ПСРЛ, т. I, стр. 67. ). В летописи также упоминается имя Варлаама, игумена Дмитровского, ходившего на поклонение «святым местам» в Палестину. Еще ранее, в 1022 г., Феодосии Печерский встречает в Курске странников, идущих из «святых мест», и намеревается сам посетить Палестину («Житие преподобного Феодосия, описанное Нестором» (см «Ученые записки II отд. Академии Наук», 1856, вып. II, стр. 133), в переводе на современный русский язык Филарета, епископа Харьковского. ). О поездке на Афон Антония Печерского и его возвращении в Киев под годами - 6525 (1017) и 6535 (1027) упоминается в прибавлении к Ипатьевской летописи: «преподобный Антоний Печерский, оставив Киев, нойде паки во Святую Гору» (ИСРЛ, т. II, стр. 263. ); «В лето 6535 (1027) преподобный Антоний паки прийде в Киев от Святыя Горы» (ИСРЛ, т. II, стр. 266. ).

Согласно преданию, на Афоне был заложен русский монастырь, не то при Владимире, не то при Ярославе. Это предание подтверждается только в сравнительно позднем известии, содержащемся в летописи под 1447 г., где упоминается о монастыре св. Пантелеймона на Афоне, «понеже бо из старины тот монастырь св. Пантелеймона в св. горе строение бяше прежних Великих князей русских от Великого Володимера» («История Русской церкви. Макарий, епископ Винницкий», СПб., 1857, стр. 174; Н. М. Карамзин. Ук. соч., т. VI, 181, стр. 481. ). Сын Ярослава Всеволод женился на дочери императора из рода Мономахов. В 1073 г. в Константинополь ездил митрополит Георгий, а во второй половине XI в. там жил Ефрем Каженик, бывший домоправитель киевского великого князя Изяслава, впоследствии епископ Переяславский (Памятники древней письменности - «Посмертные чудеса святителя Николая». Труд Ефрема, епископа Переяславского. Сообщ. архимандрит Леонид. ).

В былинах известного «Владимирова цикла» сохранились отголоски многочисленных русских паломничеств в Палестину, которые имели место и при Владимире, т. е. в последней четверти X и начале XI столетий. Былины свидетельствуют, что паломничество носило распространенный характер, что совершалось оно большими группами, дружинами, часто по несколько десятков человек («сорок калик»).

В былине новгородского происхождения о Василии Буслаеве рассказывается, как он с товарищами отправился «Ко христову гробу приложитися, во Ердань реку окупатися». Былина о «сорока каликах» описывала их путешествие во главе с атаманом «ко граду Иерусалиму, святой святыни помолитися» господню гробу приложитися, во Ердань реке искупатися, нетленной ризой утеретися».

По-видимому событие, отразившееся в этой новгородской былине, описывается также в одном летописном сборнике XVI-XVII вв., где под 1163 г. помещен рассказ о том, как «ходиша из Великого Новагорода от святей Софии 40 муж калици ко граду Иерусалиму, ко гробу господню» (История русской литературы. Изд. АН СССР, т. I, М.-Л., 1941, стр 366. «В лето 6671 Поставиша Ио(а)на архиепископом Новогороду. При сем ходиша во Иерусалим калиицы при князе рустем Ростиславе. Сходиша из Великого Новагорода от святей Софеи 40 моужь калиицы ко граду Иерусалиму ко гробоу Господню». Отчет Публичной библиотеки за 1894 г. СПб., 1897, стр. 113-114. ).

В былинах имеются также и сведения о торговле с арабскими странами, так как в них упоминаются: золото и медь аравитские (или яровицкие), белохрущатая камка, узор которой описав в следующих словах:

«Хитрости Царяграда, Мудрости Иерусалима»

(Л. Майков. О былинах Владимирова цикла. СПб., 1863, стр. 80. ).

Паломничество было широко распространено. Рассказы паломников, людей, лично побывавших в странах Ближнего Востока, отразились и в повествованиях древнейшей русской летописи и в Киево-Печерском патерике.

Однако паломников-писателей русская литература не знала до начала XII в., до хождения игумена Даниила. «Хождение» Даниила, как и последующие «хождения» на Восток, описания которых дошли до нас, являются замечательными документами, написанными самими путешественниками, и хорошо известны в истории русской литературы. Это не только литературные памятники, но и древнейшие источники по истории русской географической науки и этнографии (См. А. И. Першиц. Этнографические сведения об арабах в русских «Хождениях» XII-XIII вв. «Советская этнография», № 4 за 1951 г. ), по истории изучения Ближнего Востока. Путешествие Даниила, наряду с другими странствованиями, оставило заметный след в истории географических знаний (Л. С. Берг. Очерки по истории русских географических открытий. Изд. 2-е, М.-Л., 1949, стр. 52. ). «...Древняя русская литература представляет превосходнейший сборник географических сведений о восточном крае Средиземного моря и о Палестине и Сирии, составленный русским игуменом Даниилом, путешествовавшим в Иерусалим в княжение Святополка Изяславича» (И. Д. Беляев. О географических сведениях в древней России. «Зап. Русск. географич. общ-ва», 1852, кн. VI, стр. 22. ).

Даниил, игумен какого-то южнорусского, возможно, черниговского монастыря, посетил Палестину в 1106-1108 г.; свое путешествие он описал не позже 1113 г., так как в 1114 г. он уже умер (История Российской иерархии. Собр. иеромонахом Амвросием, М., 1807, ч. I, стр. 223. ). Посещение Даниилом Иерусалима произошло вскоре после занятия его крестоносцами; Даниил был там при короле Болдуине I. Многие из виденных Даниилом храмов, монастырей и других крупных зданий впоследствии были разрушены, и поэтому описание их Даниилом и произведенные им измерения расстояний имеют большое значение. «В новейшее время археологи Палестины... поставили его показания по их точности, обстоятельности и достоверности выше всех и западных и восточных «путников» того времени. Археологическая ценность труда Даниила побудила перевести его уже.для научных целей на французский, немецкий и греческий языки» (История русской литературы. Изд. АН СССР, М.-Л., 1941, т. I, стр. 368-369. ).

В «Хождении» Даниила (И. Сахаров. Путешествия русских людей в чужие земли. Изд. 2-е, СПб., 1837; Житье и хождение Даниила, русской земли игумена, под ред. М. В. Веневитинова. «Православный палестинский сборник», т. I, вып. 3 и 9, СПб., 1883 и 1885 (страницы указаны в тексте по И. Сахарову). ), так же как и в других «хождениях» паломников, много места уделяется описанию различного рода «святынь», «чудес», библейских легенд. Но наряду с этими описаниями в нем отмечаются и посещенные им местности, а также расстояния между ними, и даются сведения о некоторых сторонах хозяйственной деятельности.

Даниил начинает описание своего путешествия только от Константинополя (поэтому нам не известно, каким путем он до него дошел). Он последовательно называет посещенные им места, но не дает им сколько-нибудь подробной характеристики, хотя бы с внешней стороны, отмечая, однако, некоторые, привлекшие его внимание хозяйственные стороны жизни. Так, он говорит, что на о. Хиосе «рождается мастика, и вина добрая, и овощи всяки» (стр. 5). Посетив Эфес, он рассказывает, что город удален от моря на 4 версты - «обилен же есть всем» (стр. 6).

Морское путешествие Даниила закончилось у Яффы. «Яфа же есть на брезе близ Иерусалиму, а оттуду идти по суху к Иерусалиму верст 30, да по полю 10 верст по горам до церкви святого Георгия (стр. 9) и воды многи суть...»

Естественно, что особое внимание путешественник уделил Палестине, Иерусалиму и его христианским святыням. Интересно описание внешнего вида Иерусалима: «Иерусалим есть град велик и тверд стенами, весь мокачен (Вероятно описки в списке, так как в других списках «стенами же всеми тверд окачен: или «всем окачен», т. е. «весь стенами округлен, окружен». ) на 4 углы, крестным образом создан; дебри же суть мнози и горы каменны около его. Безводно ж есть место вельми: нет ни реки, ни источника, ни кладязя близ Иерусалима, но токмо една купель Силуамля, но дождевою водою живут весь людье и скот во граде том и окрест Иерусалима» (стр. 27).

Даниил говорит о хозяйстве страны: «И жита много и добра рождается граду тому окрест Иерусалиму без дождя... родится пшеница и ячмень изрядно... ту суть же и винограды мнози около Иерусалима и овощная древеса бесчисленная по всей той земли и около Иерусалима рожаются смоквие, и масличие, и рожцы («Рожцы» - турецкие рожки (плод). ), и яблоки и инная всякая овощная древеса» (стр. 27).

Подробно описывает Даниил путь, совершенный им от Иерусалима до р. Иордан, отмечая, что по дороге «погании ж мнози приходят, и избивают христиан в горах и дебрех страшных» (стр. 28). Рассказывает Даниил и о животном мире близ Иордана. «Звери мнози живут: ту есть свиния дивия, без числа много и пардуси (т. е. леопарды - Б. Д.) мнози ту суть. Львове ж есть обон пол Иордана в горах каменных...» (стр. 31).

В ярких красках дано описание Содомского (Мертвого. - Б. Д.) моря, хотя сам Даниил не посетил моря боязни ради «поганых» и дает его с чужих слов: «Море ж то Содомское мертво есть, и не имать ничтож в себе животна: ни рыбы, ни рака нискольки, но аще быстрина Иорданская внесет рыбу в море, то не может жива быть ни мала часа, но вскоре погибает. Исходит бо из дна моря смола черна и плавает та смола с верха воды а смрад же исходит из моря того несказан» (стр. 37).

Даниил путешествовал по Палестине в то время, когда там правил Болдуин, король Иерусалимский (1100-1118); он упоминает о военных действиях между фрязами (т. е. крестоносцами) и сарацинами (т. е. арабами). Русскому путешественнику пришлось побывать и у тех и у других, так как он сопровождал Болдуина в одном из походов этого короля на Дамаск. В обоих лагерях к Даниилу отнеслись дружественно, и он сам, хотя и называет саранинов - «погаными», относится к ним без всякого пренебрежения и нетерпимости. Обратный путь к Царьграду и далее на Русь Даниил не описывает.

Даниил путешествовал не один - он упоминает и о своей дружине, и о русских, встреченных им в святой земле: «Мне же худому Бог послух... и вся дружина моя, Русские сынове, приключившаяся тогда, и Новгородци, и Кияне, Седеслев Иванкович, Городислав Михайлович, и Кашкичеч два и ини мнозие иже то сведают о мне» (86).

Путешествие Даниила является замечательным свидетельством интереса к отдаленным странам в древней Руси. Этот памятник дает много сведений о восточной части Средиземного моря и Палестине. Особого упоминания заслуживает высокий патриотизм Даниила. В далеких землях он рассматривал себя как представителя всей русской земли и подчеркивал именно в этой связи особые знаки внимания, оказываемые ему и арабами и крестоносцами. Он приводит свои слова, обращенные к Болдуину: «Молю ти ся Бога деля и Князей деля русских; хотел бых и аз поставить кандило свое на гробе Святем Господнем от всея Русския земли и за вся Князи наши, и за вся христиане Русския земли» (стр. 80). Болдуин также видел внемне просто паломника и оказывал ему особое внимание как представителю русского государства, ясно показывая, что «Русь действительно знали во всех концах земли. И не только знали,но ипризнавали» (Акад. Б. Д. Греков. Киевская Русь. М.-Л., 1944, стр. 336-337. ).

С особой гордостью Даниил отмечает в конце своего «хождения»: «Бог тому послух и святый гроб Господен, яко во всех сих местех святых не забыл имен Князей Русских, и Княгинь их, и детей их, ни епискип, ни игуменов, ни боляр, ни детей моих духовных, ни всех христиан, ни коли же не забыл есмь, но везде поминал есть» (стр. 89).

После Даниила в течение XII в. нам не известно ни одного путешествия на Восток, описания которого дошли до нас, тем не менее, несомненно, подобные путешествия совершались не раз.

Так, летопись сообщает, что в Константинополь была выдана замуж дочь Володаря (1104 (6612)) - «Ведена дщи Володарева за царевичь за Олексиничь, Царюгороду» (ПСРЛ, т. I, стр. 119 (Лаврентьевская летопись). ), и в том же году отмечает приход, на Русь митрополита Никифора. Можно с уверенностью предположить, что в обоих случаях ездила и большая свита.

Под годом 6653 (1145) летопись отмечает поездку в Константинополь митрополита Михаила из Киева (ПСРЛ, т. I, стр. 136 (Лаврентьевская летопись). ). Не останавливаясь на многочисленных поставлениях митрополитов, всегда сопровождавшихся или приездом грека, поставленного на митрополичий престол из Константинополя в Киев, или, наоборот, поездкой русского кандидата из Киева в Константинополь и обратно, о которых неоднократно упоминает летопись, отметим некоторые другие путешествия.

За время между 1145 и 1163 гг. в летописи сообщается о доставке в Киев двух икон из Константинополя, а также упоминается, что в Византию был отправлен архиепископ Новгородский Нифонт, но, очевидно, поездка эта не состоялась (В Новгородской летописи. В лето 6664... Той же весне преставися архепжскоп Нифонт, априля в 21 дня бяше Кыеву противу митрополита, жнии жемнози глаголаху, яко полупив святую Софию пошел Царюграду. (ПСРЛ, т. III, стр. 12. Новгородская первая летопись). ); под годом 6672 (1164) отмечается суд в Константинополе над Суздальским епископом Леоном по обвинению его в еретичестве. На суде присутствовали послы Киевский, Суздальский, Переяславский и Черниговский (ПСРЛ, т. I, стр. 150 .(Лаврентьевская летопжсь). ). В следующем же году (6673) летопись отмечает, что Ярослав послал в Константинополь епископа Кузьму и «лучших мужей» своих. Отправлены они были вместе с прибежавшим оттуда «братаном царевым Андроником» (ПСРЛ, т. II, стр. 93 (Ипатьевская летопись): «Прибеже из Царя-города братан царев кюр Андроник к Ярославу у Галичь, и прия ж Ярослав с великою любовью... потом же приела царь два митрополита, забя и к себе, Ярослав же пусти к нему с великой честью, приставив к нему пискупа своего Кузму и мужа своя передния». ). К концу последней четверти XII в. относится легенда о путешествии в Византию и Палестину полоцкой княжны, дочери полоцкого князя Георгия Всеславича, Предиславы (в монашестве Ефросиний) с братом и родственницей.

Легенда об ее странствовании, имеющаяся в «Минее Четье», «Прологе» и «Степенной книге», была опубликована Сахаровым (И. Сахаров. Сказания русского народа, т. II, кн. 8, СПб., 1849, стр. 91-94. ).

Мы привели далеко не полный перечень, свидетельствующий о том, что не малое количество русских людей побывало в XII в, на Ближнем Востоке. Хотя до нас не дошло никаких сведений о том, что видели и где побывали многочисленные путешественники, но можно ли сомневаться, что, возвращаясь из своих дальних странствий, все они рассказывали своим современникам о виденном, расширяя тем самым круг их представлений о странах Ближнего Востока.

Весьма интересный рассказ о посещении Константинополя новгородцем Добрыней Ядрейковичем сохранился в нескольких русских летописях. Добрыня Ядрейкович, впоследствии архиепископ Новгородский Антоний, пробыл в Константинополе с 1200 по 1204 г. Свое путешествие он описал уже после принятия монашества и избрания архиепископом Новгородским в 1212 г. (Книга паломник. Сказание мест святых во Цареграде Антония архиепископа Новгородского в 1200 году. «Православный палестинский сборник», том XVII, вып. 3, подред.Лопарева или «Путешествие новогородского архиепископа Антония в Царьград в конце XII столетия». С предисловием и примечаниями П. Савваитова. СПб., 1872 (ссылка на стр. в скобках по книге паломник). )

О своем пути в Константинополь он ничего не говорит, но его «книга паломник» содержит интересное описание этого города до разграбления его крестоносцами. Описание было настолько подробным и тщательным, что привлекло внимание археологов, переведших его на французский и латинский языки. Большую ценность имеют сведения автора-очевидца о Софийском храме и его сокровищах, впоследствии разграбленных крестоносцами. В Константинополе внимание путешественника привлекли также ипподром («подромия»), бани и водопровод. «И баня патриархова на полатах. Воды же по трубам возведены, а другая дождовая» (стр. 23). Упоминает Добрыня и о «Коневом торге» (стр. 23), т. е. о форуме Константина, называет несколько раз города Хрисополь и Калиполь, но трудно сказать, посетил он их лично или же описывает находящиеся там святыни с чужих слов. Путешествие Добрыни Ядрейковича интересно деталями, дополняющими более ранние сведения о сношениях между Русью и Византией. Он упоминает о том, что видел в Софийском соборе золотое блюдо, поднесенное княгиней Ольгой (стр. 3), что он встретил в 6708 г. в Константинополе людей из русского посольства великого князя Романа (Галицкого). Об этом посольстве Романа Мстиславовича Галицкого, защищавшего греческую империю от половцев во Фракии в 1203 г. (стр. 15), ничего не говорят другие источники. Далее Добрыня Ядрейкович упоминает о могиле попа Русина, трижды ходившего в Иерусалим.

От первой четверти XIII столетия дошел до нас и другой письменный памятник - описание путешествия киево-печерского архимандрита Досифея на Афон (История Русской церкви Макария, арх. Харьковского, т. III, СПб., 1868, стр. 201-203. ).

Затем в письменных сведениях о русских путешествиях на Восток наступает перерыв в полтораста лет. Это было тяжелое время монголо-татарского нашествия на Русь и захвата Византии крестоносцами. Все же в летописях упоминаются некоторые факты, свидетельствующие о неоднократных поездках в Константинополь духовных лиц. В большинстве эти путешествия были связаны со сменой митрополитов.

Кроме поездок церковных иерархов совершались также и паломничества мирян. В описании столкновения между русскими и татарским баскаком где-то в Курской области, в 1283 г., летописец прямо называет русских паломниками (Л. Майков. Материалы и исследования по старинной русской литературе. СПб., 1890, стр. 41-42; Также ПСРЛ (Лаврентьевск. летопись), т. I, стр. 206. ).

К числу паломников конца XIII и начала XIV вв. принадлежит новгородский священник Григорий, впоследствии ставший известным новгородским архиепископом Василием. Этот архиепископ в послании о «земном рае» упоминает о своем путешествии в «святую землю» (Л. Майков. Ук. соч., стр. 42. ). Он не оставил записи о своем путешествии. Другой новгородец, Стефан, с восемью товарищами посетивший Константинополь около 1350 г., описал свое пребывание там (См. И. Сахаров. Ук. соч., т. II, кн. 8, «Странник Стефана Новгородца», СПб., 1849, стр. 50. ). В отличие от более ранних паломников Стефан относительно меньше внимания уделяет святыням - его привлекают памятники искусства, архитектура, бани и торговые площади.

«В этих записках находим описание тогдашних Константинопольских замечательностей, с подробностями, превосходно характеризующими дух того времени, как в Константинополе, так ив Новгороде. Стефан упоминает и о встрече со своими земляками, проживавшими в Константинополе» (И. Д. Беляев. Ук. соч., стр. 43. ).

Описание Константинополя Стефан начинает со столпа Юстиниана и храма Софии, отмечая при этом встречу и беседу с патриархом Исидором и указывая, что патриарх «вельми любит Русь» (стр. 51). Сильное впечатление на Стефана Новгородца произвела внутренняя гавань Константинополя, а также византийский флот... «ту стоят дивно врата градныя, железный, решетчатыя, велики вельми; теми бо враты море введено внутрь града. И коли бывает рвение морю, и ту держат корабли катархи до трехсот; имеют же катархи весел 200, а иные 300 весел. В тех судах рать по морю ходить; а ож будет ветр, и они тогда не могут бежать, занебо ветром ся гонят, а корабль стоит и погоды ждет» (стр. 53).

При посещении Студийского монастыря, в Константинополе, Стефан Новгородец отмечает весьма важный факт: «Из того бо монастыря в Русь посылали много книг» (стр. 53).

Рассказывая о встрече в монастыре со своими земляками, новгородцами Иваном и Добрилой, Стефан говорит, что они «ныне живут туто, списаючи в монастыре Студийском от книг святого писания, зане бо искусни зело книжному списанию» (стр. 54). Списывание книг, а, возможно, и перевод их на русский язык, в Константинополе производилось и раньше, как это отмечалось выше.

Ко второй половине XIV в. (невидимому к 70-м годам) относится хождение архимандрита Агрефения (или Грефения) из Смоленска (См. «Хождение архимандрита Агрефенжя, около 1370 г. «Православный палестинский сборник», 48, вып. (т. XVI, вып. 3) под ред. архимандрита Леонида. СПб., 1896 (ссылка на стр. в скобках); см. также: «Русский филологический вестник», 1884, № 4; 1885, № 1, статья Я. И. Горожанского «Хождение архимандрита Грефения в св. Землю». ). Агрефений отправился из Москвы через Тверь. Он добрался до Аккермана (Белгород), а оттуда в Константинополь. Агрефений также посетил Александрию, Каир, Дамаск, Иерусалим, Антиохию. Описаний городов он не дает, но приводит сведения по сельскому хозяйству, рассказывает, что на острове Стихиа «ражается мастикая» (стр. 1), на Кипре много сахара (стр. 2). «Рамле село велико, торы в нем силень» (стр. 2), в Галилее «орють, сеють шнешщю и ячмен промежоу масличья и мигдалов» (стр. 2), т. е. миндальных деревьев. Рассказывая об Иордане, автор также отмечает: «Toy ражаются мьнога овощья, яблока райская, дыни, нараньзи и сахар» (стр. 16). Он говорит также, что вблизи Хеврона (в Палестине) арабы делают много стекла.

К 1376-1389 г. относится несколько поездок на Восток, связанных с вопросом о замещении митрополичьей кафедры после смерти митрополита Алексея, о чем упоминается в летописях. Именно в это время, уже не в первый раз, имели место серьезные разногласия между Москвой и Константинопольским патриархом по вопросу о кандидате в московские митрополиты. Великий князь Дмитрий Иванович (Донской) настойчиво стремился поставить в митрополиты своего русского кандидата. Эти споры между Москвой и Константинополем находили отражение и в среде духовенства в России. В связи с этим вопросом было совершено несколько поездок в Константинополь, например, в 1379 г. Митяя (ПСРЛ, т. VIII, стр. 30-32 (Воскресенская летопись). С Митяем, кандидатура которого поддерживалась великим князем, ехала огромная свита из нескольких архимандритов, игуменов и др., а также весь клир Владимирской соборной церкви и много слуг, «и бысть их полк велик зело». ), умершего на пути между Кафой и столицей Византии и похороненного в Галате. Вместе с ним ездил и Пимен, поставленный в митрополиты (1383). Пимен ездил в Константинополь еще два раза - в 1385 и 1389 гг. (ПСРЛ, т. IV, стр. 91 и 96 (Новгородская четвертая летопись). ) В последнюю поездку он умер в Константинополе.

С последней поездкой Пимена и связано, получившее широкую известность в литературе, так называемое «Пименово хождение», автором которого является находившийся в посольстве Пимена Игнатий, по прозвищу Смольнянин, описавший все путешествие в Византию и свое паломничество в Иерусалим. В. В. Бартольд, упоминая об этом хождении, ошибочно указывает, что Пимен трижды ходил в «святую землю» (В. В. Бартольд. История изучения Востока. Л., 1925, стр. 170. ). В действительности Пимен в Палестине не был вовсе, а ездил три раза только в Константинополь.

Пимен дал Игнатию такое указание: «Писати сего путешествование все, како поидоша и где что случися или кто возвратится или не возвратится вспять» (стр. 97). Это очень ценная и любопытная деталь. Даниил и Добрыня Ядрейкович, Стефан Новгородец и др. описывали все, что видели, что привлекало их внимание. Вряд ли они заранее ставили перед собой задачу описать путешествие, когда они выезжали с Руси. Иное дело - Игнатий Смольнянин. Перед ним была поставлена определенная цель, и он с успехом справился с порученным ему делом.

Записки Игнатия Смольнянина (И. Сахаров. Сказания русского народа, кн. 8. «Путешествие диакона Игнатия в Царьград и Иерусалим», СПб., 1849, стр. 92 и далее (ссылка на стр. в скобках). См. также «Православный палестинский сборник», 12 вып. (т. IV, вып. 3). «Хождение Игнатия Смольнянина» под ред. Арсеньева. СПб., 1887. ) состоят из нескольких разделов - путевых записей от Москвы до Константинополя, рассказа об Амурате (включенного не во все издания и, очевидно, Игнатию не принадлежащего, а присоединенного позже), описания церемонии коронования императора Мануила и сведений о путешествии «по святой земле».

Посольство выехало из Москвы 13 апреля 1389 г. и прибыло в Константинополь 29 июня. Его путь лежал через Азов и Черное море. Во время плавания по Черному морю кораблю пришлось зайти в Синоп, укрываясь от встречных штормовых ветров. «Таже в пятый день в четверток возвея ветер супротивен зело, и поведе нас по морю в левую страну к Синопу граду и впадохом в Лимен близ града Синопа. И нецыи из града Синопа излезше, посетиша нас и пищею и вином угостивши добре, и тамо пребыхом два дни» (стр. 98). Это первое, отмечаемое нашими путешественниками, посещение малоазиатского побережья.

Далее русские путешественники плыли вдоль побережья, имея по левую сторону от себя, на юге, горы Понтийского Тавра, о которых Пимен сообщает: «бяхуж тамо горы высоки зело, и половину убо тех гор закрывахусь облацы, преходяще по воздуху» (стр. 99). На пути из Синопа из-за бурь путешественники принуждены были пятнадцать дней провести в Панде-раклее (Эрегли), затем остановились у устья реки Сакарья и после этого оказались в Астравии, вблизи устья Босфора. Здесь-то они и услыхали о столкновении турецкого царя с сербским царем Лазарем (речь идет о битве на Коссовом поле). «...Приидохом во град Астравию и тамо пребыхом и пытающе вестей о Амурате царе: бяше бо царь Амурат Турский пошел ратью на сербского царя Лазаря» (Пимен был в Астравжи в конце июня, примерно через две недели после битвы (15 июня 1389 г.). ) (стр. 99). Об «Амурате царе» они слышали раньше, так как специально «пытали» вести о нем. Из Астравии, минуя Риву и Филию, вошли в устье Босфора. Описывая пребывание в Константинополе, Игнатий прежде всего рассказывает о встрече в день приезда с проживавшими там русскими:... «приидоша к нам Русь, живущая тамо. И бысть обоим радость велия» (стр. 100). Об этой встрече проф. Тихомиров пишет: «Русская колония в XIV веке, видимо, находилась в северной части Константинополя, в непосредственной близости к Золотому Рогу... Отсутствие указания на духовенство среди там «живущей Руси» показывает, что встречу московским гостям организовали не духовные, а светские лица.

Вероятно, это были купцы, осевшие в Византии и не порвавшие еще связей со своей родиной» (М. Н. Тихомиров. Византия и Московская Русь. «Исторический журнал», № 1-2, 1945, стр. 9. ).

Игнатий не ограничился только описанием города, но дал также и некоторые сведения о происходивших в то время в Константинополе событиях, а именно о столкновении двух враждовавших между собой групп - императора Иоанна и Мануила. От его внимания не ускользнуло, что Иоанн (он его называет Колоан, Андроников сын) «нача искати в Царьграде царства с турской помощью». Это весьма ценное свидетельство характеризует обстановку в Византии.

Игнатий подробно описал торжественную церемонию коронации Мануила в Софийском храме, отметив при этом некоторые бытовые особенности. Он сообщает, что женщины находились в храме отдельно от мужчин, подробно рассказывает об одеждах византийцев и присутствовавших на церемонии коронации иностранцев, о Царском шествии, продолжавшемся три часа и т. д.

Игнатий не сообщает подробностей о своем путешествии в Иерусалим, и глава, ему посвященная, содержит лишь описания религиозных достопримечательностей, составленные в манере обычного паломнического хождения.

Почти в одно время с Игнатием в Константинополе побывал дьяк Александр, приезжавший по торговым делам (И. Сахаров. Ук. соч., т. II, кн. 8, стр. 71-72. ) «Аз диак Александр приходихом куплею в Царьград». «Сказания» дьяка Александра о святынях Константинополя отмечаются летописью (ПСРЛ, т. IV, стр. 101, 357-358 (Прибавления). ). Совершил ли дьяк Александр путешествие в Константинополь самостоятельно, или он находился в числе лиц, сопровождавших Пимена, - вопрос невыясненный. Во всяком случае, упоминания о некоторых фактах, сообщаемых Александром, имеются и у Игнатия. Дьяк Александр описывает только Константинополь. Как бы дополняя сообщение Игнатия о турецкой помощи Иоанну, он отмечает: «Приходил царь Калачан Андроников сын с туркы ко Царюграду; и выехал царь Мануил с Греци и с Фрязы, и прогонил Туркы» (стр. 72). В XIV в. на Руси многое было известно о положении в восточных странах, не только по слухам, но и со слов очевидцев. Это видно из летописных рассказов о различных событиях, в частности, из сообщений о завоеваниях Тимура: «...О сем убо Темир Оксацеповедаша... Темир бо зовется железо, а Аксак хромець». Среди покоренных им стран и городов называются (под 6903 г.) «...Савас, Арзунум, Тевризий, Багцат, Асирия, Вавилоньское царство, Севастия, Армения» (ПСРЛ, т. VI, стр. 124-125 (Софийская вторая летопись) и т. VIII, стр. 65 (Воскресенская летопись). ). Московские князья давно уже знали о тяжелом положении византийских императоров, призрачная власть которых к концу XIV в. ограничивалась по существу, одним Константинополем. В Москве было известно об осаде Византии Баязидом, о чем в летописи (под 6905 г.) говорится так: «Царь Турский Бааз, Амуратов сын, пришед оступи Царьград со многими силами, и по морю и по суху, и стоя 7 лет, но не взя его; а прочая грады Греческие поплени» (ПСРЛ, т. VI, стр. 130 (Софийская вторая летопись). ) и «Злочестивый царь Турскый, сын Амуратов, брат Чалибеев, именем Баазыть, събра воя многы, и пришед город оступи с все стороны, и пути переа по морю и по суху, и стоя под городом 7 лет, надеяся взяти его, а прочна окрестныа многы грады и страны Греческиа взяша и поплениша» (ПСРЛ, т. VIII, стр. 71 (Воскресенская летопись). ).

В это тяжелое для Византии время русские князья, в том числе великий князь Дмитрий Иванович, в 1398 г. послали к императору и патриарху много серебра с чернецом Родином Ослебятею, отправил деньги также и тверской князь Михаил Александрович с протопопом Даниилом (ПСРЛ, т. VIII, стр. 71; ПСРЛ, т. VI, стр. 130 (Софийская летопись). ).

К концу XIV или началу XV в. относится сказание Епифания о пути в Иерусалим. Очевидно, Епифаний совершил путешествие лично (Об этом сказании упоминает в своей статье С. Пономарев. «Сборник Отделения русского языка и словесности». Изд. Академии Наук, т. 17, № 2, СПб., 1877, под № 32, стр. 5. ).

От побывавших на Востоке лиц дошли до летописца слухи о разгроме Тимуром турок под Анкарой в 1402 г.: «Того же лета (6909 г.) царь Темир Аксак посла, сына боронити Царя-града; он же бив турки возвратися» (ПСРЛ, т. VI, стр. 131 (Софийская вторая летопись). ).

Сражение под Анкарой на 50 лет отсрочило падение Византии, положение которой продолжало однако все это время оставаться весьма тяжелым. В этих условиях укрепление связей с Русью было для византийских императоров важной задачей. Одной из форм укрепления этой связи явился брак дочери великого князя Василия Дмитриевича Анны с царевичем Иваном Мануиловичем, о котором сообщает летописец под 6919 г. «И князь великий Василей Дмитриевич да свою дочерь Анну в Царьград за царевича Ивана Мануиловича» (ПСРЛ, т. IV, стр. 113 (Новгородская летопись). ). Карамзин на основании византийских известий относит этот брак в 1414 г. (Н. М. Карамзин. История Государства Российского. СПб., 1817, т. V, стр. 493 (примеч. 231), стр. 217. )

В свите Анны, сопровождавшей ее в Константинополь, находился инок Троице-Сергиевского монастыря Зосима. Это было его первое путешествие на Восток. Второе путешествие он совершил в 1419-1420 г., описание этого путешествия сохранилось («Хожение инока Зосимы». Под ред. Лопарева. «Православный палестинский сборник», 24 вып. (т. VIII, вып. 3), СПб., 1889 (ссылкана стр. в скобках). См. также «Книга глаголемая Ксенос сирень странник, Зосимы дьякона о пути Иерусалимском до Царяграда и до Иерусалима в сборнике И. Сахарова «Сказания русского народа». ).

Путь Зосимы пролегал из Москвы через Киев, далее на Белгород (Аккерман), затем морем до Константинополя. После Константинополя, подробно им описанного, он отправился на Афон, затем через Хиос в Иерусалим, куда прибыл в апреле 1420 г., и через год снова вернулся в Константинополь, где прожил несколько месяцев. Зосима был последним русским путешественником, оставившим описание Константинополя при византийских императорах. Через тридцать лет после его пребывания там город был захвачен турками. Описание Зосимы отличается исключительной полнотой.

Зосима останавливается не только на «святых местах» Константинополя. Он рассказывает о многих достопримечательностях города: о конной статуе Юстиниана, об ипподроме, о медном витом столпе со змеиными головами. Он сообщает о своем посещении могилы царицы Анны, сопровождая которую он побывал в Константинополе за несколько лет до своего второго путешествия. Зосима отметил, что «Царьград стоит на 3 углы, 2 стены от моря и 3-я от Западу, приступ ратных» (стр. 9). На противоположной стороне, которая «зовесь Скутарь место», находилось, по словам русского путешественника, торговище, где «съежжаюсь Турчане, а с сея страны Греки и Фрязове и торгуют между собою» (стр. 10). Это сообщение, свидетельствующее о торговых отношениях между турками и жителями Византии, указывает на то, что византийцы избегали впускать турок в Константинополь для торговли.

По пути к Афону Зосима описывает острова Мармара: «в сем острове цариградци колют мармар и мостят церкви и полаты во Царе-граде» (стр. 11).

Среди перечисленных им названий двадцати двух монастырей на Афоне имеется и русский монастырь святого Пантелеймона (стр. 11). После Афона Зосима посетил Салоники. Из Салоник, на пути в Иерусалим, он остановился на о. Хиосе. Зосима указывает, что на Хиосе правит венецианский капитан («сиречь князь от Зены великия») (стр. 13).

Высадившись на палестинском берегу, путешественник с большими трудностями дошел до Иерусалима. Он объясняет эти трудности «злых ради арапль». Нападениям со стороны арабов он подвергался не один раз. Около Мертвого моря напавшие на него арабы нанесли ему увечья: «Наидоша на ны злыи Араполевы и возложиша на мя раны доволны и оставиша мя в полы мертва, отъидоша во свояси» (стр. 20). Из Палестины, через Яффу, Зосима отплыл на Кипр, отметив, что столицей его является «град великий стольный Левкусия». Островом правил католический (фряжский) «рига, сииречь князь». На острове, сообщает Зосима, «родится сахар и рожки» (стр.23-24). Заслуживает упоминания приведенный Зосимой список подчиненных Египетскому султану округов и имена владетелей в Египте и в Дамаске. Акад. И. Ю. Крачковский указывает, что «приведенные у Зосимы имена египетских и дамасских правителей, равно как список подчиненных Египту округов говорят о большой точности сведений. «А во Египте султан, сиречь царь, имя ему Тотар, а в Дамасце Цембак»; не трудно догадаться, что в первом надо видеть мамлюкского султана аз-Захира Сейф-ад-дина Татара, а во втором - одновременного ему правителя Дамаска Чакмака (Акад. И. Ю. Крачковский. Очерки по истории русской арабистики. М.-Л., 1950, стр. 18. ).

На пути от Родоса к острову Лесбос корабль, на котором плыл Зосима, подвергся нападению пиратов. Зосиму ограбили «во едином сукманце оставиша». От Лесбоса Зосима отплыл в Константинополь и оттуда - на родину. О последнем этапе своего путешествия Зосима ничего не сообщает.

«Ксенос» Зосимы отражает разнообразие интересов русского путешественника. Он говорит о сборе путевых пошлин на границах, рассказывает о крепостных стенах Константинополя, приводит некоторые сведения исторического характера, останавливается на обрядовой стороне христианских вероисповеданий. Зосима сообщает о виденном им в путешествии: «и видехом землю и горы, их же есмы и в писании не слышах, и ходихом по Лукоморью». Из этих слов можно сделать вывод, что путь в Палестину в XV в. нашим предкам был уже знаком по книгам: что они изучали маршрут еще дома, а во время самого путешествия преимущественно старались посещать места, уже известные по описаниям, прочитанным в книгах; их занимала география, по крайней мере, тех мест, с которыми были связаны легенды о земной жизни Христа (См. И. Д. Беляев. Ук. соч., стр. 200, 201. ). Конечно, интересы путешественников на самом деле были гораздо более широкими. Ведь Зосима сам рассказывает, что с ним вместе из Киева отправились купцы, шедшие на Буг, Днестр и даже к Черному морю; да и сам Зосима интересовался далеко не только «святыми местами» и легендами. После путешествия Зосимы многочисленные поездки по делам митрополии в Константинополь не прекращались до самого взятия его турками.

В 1448 г., за пять лет до захвата Константинополя турками, собор русских епископов поставил в митрополиты Иону, епископа рязанского, все же получившего утверждение в Константинополе. После 1448 г. в Москве не было больше греческих митрополитов, и «поставление» их происходило без участия Константинополя. Этот факт отмечает летописец: «Сего же Иону митрополита поставиша на Москве архиепископы и епископы, по благословению патриарха Цареградского: ходил бо сей Иона в Царьград и взя благословение у патриарха, и от сих мест начата ставити митрополитов на Москве, к Царюграду не ходя; обладал бо бяше Царемьградом Турский царь, и царя уби, и пути не дасть, и поча царствовати в нем» (ПСРЛ, т. VIII, стр. 149 (Воскресенская летопись). ). Запись летописи относится к 6969 (1461 г.); т. е. спустя 8 лет после захвата Константинополя турками. Самый захват города турками - огромное исторической важности событие, конечно, был отмечен летописцами много раньше.

Взятие Царьграда нашло свое отражение в замечательном документе, так называемой летописи Нестора Искандера «Повесть о взятии Царьграда», несомненно, написанном очевидцем. Рассказ ведется от имени участника осады Константинополя, служившего в турецких войсках. Не подлежит никакому сомнению, что автор был христианином, который попал в плен к туркам «и отурчился». Происхождение его с точностью не установлено, неизвестно, был ли он русским или греком (ПСРЛ,т. VIII (Bocкpeceнская летопись), стр. 128-144; Памятникидревней письменности и искусства - «Повесть о Царьграде (о его основании и взятии Турками в 1453 г.) Нестора Искандера XV века».Сообщил арх. Леонид. СПб., 1886; рецензия Г. Дестуниса. «Новоизданный список повести о Царьграде» (ЖМНП, февраль 1887, ч. 249, стр. 366-387); История русской литературы, т. II, ч. 1, Изд. АН СССР, М.-Л., 1946, стр. 222-223. ).

Взятие Константинополя не ослабило, а скорее усилило интерес к Востоку в Москве, где отчетливо поняли опасность, которую представляла для Руси агрессия турецкой державы, особенно с момента подчинения ею своему влияния в 1475 г. разбойничьего гнезда крымских ханов.

Интерес на Руси к событиям и обстоятельствам, связанным с утверждением власти турок на Балканском полуострове, существовавший еще и до падения Константинополя, нашел свое «литературное отражение как в общерусских сводах, так и в специальном обзоре мировой истории, в Хронографе, основа которого была составлена на Руси сербом, по русскому заказу, вероятно, в 1442 году» (История русской литературы, т. II, ч. 1, Изд. АН СССР, стр. 170. ). Интерес к Востоку после взятия Константинополя турками проявлялся не только со стороны официальной Москвы, но также и со стороны духовенства и торговых людей. Еще до посылки в Турцию первого русского посольства было совершено туда несколько путешествий. До нас дошло описание путешествия гостя Василия, свидетельствующее об оживленной торговле с пунктами, находящимися в глуби Малой Азии. Гость Василий («Хожение гостя Василия 1465 г. - 1466 г.». Под ред. арх. Леонида. «Православный палестинский сборник», 6 вып. (т. II, вып. 3). СПб., 1884 (ссылки на стр. «Хожение» даны в скобках). ), посетивший Малую Азию, Сирию и Палестину в 1465-1466 гг., начинает рассказ о своем путешествии с Бруссы (повидимому, он уже побывал и в Константинополе, так как сравнивает с ним Бруссу), откуда он добрался до Каира, пройдя через ряд малоазиатских и сирийских городов (Этим путем русские путешественники шли впервые. ).

В Каир он прибыл 18 декабря 1465 г., через сто дней после выхода из Бруссы. Пробыв в Каире до 14 января 1466 г., он направился в Иерусалим и вернулся в Бруссу в конце апреля - начале мая 1466 г. Его путь от Бруссы шел сперва на Восток, почти параллельно берегу Черного моря, и затем уклонился к югу. Обратно из Иерусалима, от Алеппо он проследовал через Адану, Конью, Акшеир, Карахиссар. Таким образом, в течение своего восьмимесячного путешествия Василий побывал почти во всех малоазиатских городах. Он описал их местоположение, реки, протекающие через них, оросительные системы, бани, торговые площади, караван-сараи, своеобразное устройство городов. Его внимание привлекали и городские укрепления: стены, железные ворота, стрельницы, рвы и т. п. Для примера приведем его описание города Айнтаба: «А той град стоит на ровном месте, гора высоко сыпана, да каменей обмурована, да три врата железнаа, да бой из неа и с тощиа стены велик, а пасад велик, а палаты и бани велми хороши, а торгов много, а хороши велми; да из рва того ис тощова стрельницы великиа» (стр. 3-4).

Описывая Шаму (Дамаск) и ошибочно называя реку, протекающую через город, не Барадой, а Ефратом, он указывает: «Река великы Ефронт сквозе его идет, да разведена подо все дворы и торги, и по улицам и по кермансараем, да таже река въведе по селам и пашням, торгов много и бань вельми» (стр. 6).

О Каире Василий пишет: «Египет (т. е. Каир. - Б. Д.) град вельми велик, а в нем 14 тысящь улиц; да по всякой улице по двоа врата и по две стрельницы, да по два стража, которыа зажигают масла на свещнице: да в иных улицах домов 15 тысячь, а в иных улицах до 18 тысяч дворов, дана всякой улице по торгу великому, а улица с улицей не знается...» (стр. 8). Характерно отметить, что гость Василий, оставивший живые, .яркие и достоверные описания городов и их жизни, допустил некоторые неточности в сообщениях о «святых местах», посещенных им в Иерусалиме и в некоторых других местах Палестины. Это свидетельствует, что русским путешественником руководили интересы «мирского характера».

В средине же XV в. дважды совершил путешествие на Восток инок Варсанофий (в 1456 г. и в 1461-1462 гг.). Он посетил не только Константинополь, Палестину, Египет, но побывал и на Синайской горе (Н. С. Тихонравов. Хождение в святую землю инока Варсонофия в 1456 г. Оттиск из «Археолог, изв. и зам.», № 11, М., 1893. ).

Варсанофий уделял внимание, главным образом, тем местам, с которыми связаны христианские легенды. С этой же точки зрения его интересовала и топография Иерусалима. Однако иногда он рассказывает и о природе, о животном мире. Так, например, он сообщает кратко о виденных им финиковых пальмах: «виде же древеса, на них же растет мед дивий, и иных древес много виде, их же имена, свем» (стр. XXX) («Хожение священноинока Варсонофия ко святому граду Иерусалиму в 1456 и 1461-1462 гг.». Под ред. С. О. Долтова. «Православный палестинский сборник», вып. 45, т. XV, вып. 3. М., 1896 (ссылки в тексте даны в скобках). ). Есть у него и упоминание о «лютом звере», которого он также сам видел (вероятно этот «лютый зверь» был крокодилом).

Варсанофий, первый из русских путешественников, побывавших на Синае. Путь из Каира к Синаю он описывает так: «И поидохом на гору Синайскую. Бе бо мног карован собрався: десять тысящь велеблюдов и людей много; вдохом 15 дней, путшествуя от Египта до Синайския горы и до горы Хоривския, великия и высокия» (стр. XXXV).

В северо-восточном углу Малой Азии побывал тверитянин Афанасий Никитин, совершивший свое знаменитое путешествие, известное под названием «Хожение за три моря». Афанасий Никитин прибыл в Малую Азию на обратном пути из Индии (Мы пользуемся изданием «Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466-1472 гг.» под ред. акад. Б. Д. Грекова и чл.-корр, АН СССР В. П. Адриановой-Перетц. Изд. АН СССР, М.-Л., 1948. ). Он прибыл в Тавриз, этот древний узел караванных путей, бывший крупнейшим перевалочным пунктом грузов караванной торговли переднего Востока. Тавризом в то время владел Узун Хасан, глава туркменских племен Ак Коюнлу (Белобаранный) или Хасан-бек. Афанасий Никитин упоминает, что из Тавриза он пошел в орду Хасан-бека, «так как пути никуда не было» (стр. 73), ибо «на турецкого султана послал Хасан-бек рати своей 40 тысяч, и взяли они Сивас, да и Токат взяли и пожгли, Амасию взяли и пограбили там много сел». Из этой орды, через Эрзинджан, Афанасий Никитин направился в Трапезунд (Афанасий Никитин пишет, что он из орды пошел к Арцицину. (Эрзинджан) и затем в Трапезунд. Составители комментария не отмечают, что древнейший путь к Трапезунду, так сказать проторенная дорога, «генуэзская», ведет не из Эрзинджана, а из Эрзерума в Трапезунд. Никитин, таким образом, выбрал иной путь, или, быть может, ошибочно называет Эрзерум Арцинцын? ). Трапезунд находился во власти турок-османов, враждовавших с туркменами Ак Коюнлу, и когда Афанасий Никитин прибыл в этот город, турки его там обыскали, надеясь найти «грамоты». Из Трапезунда А. Никитин морем отправился в Кафу. После пятидневного плавания он достиг мыса Ванада, откуда из-за сильной бури вернулся в Платану, где простоял 15 дней.

Итак, уже к концу XV в. русские посетили многие страны Ближнего Востока и накопили о них значительные сведения. Не только Константинополь, «святая земля» - Палестина, но и Малая Азия, часть Египта и Сирия были им довольно хорошо знакомы. В. В. Бартольд был неправ, когда писал: «Как в Византии и западной Европе того времени, так и в России единственной страной Востока, представлявшей интерес для образованного общества, сделалась Святая Земля... Путешествия совершались морским путем через Константинополь (В. В. Бартольд. Ук. соч., стр. 169. ). На самом же деле, как мы видели, не только «святая земля» была посещена русскими людьми, и ездили они не только морским путем через Константинополь. Уже Зосима шел через Молдавию и Валахию, а гость Василий во время своего путешествия пересек всю Малую Азию.

Во многих землях Ближнего и Среднего Востока побывали русские люди, и нет ничего удивительного в том, что в некоторых литературных памятниках обнаруживаются подлинные знания географического положения отдельных стран Востока. К таким памятникам принадлежат, в частности, заметки «О землях за Араратом», сохранившиеся в литературном сборнике XVI в., но относящиеся к XV в.

В конце XV в., в 1493 г., в Египте побывал казначей великого князя Михаил Григорьев, впоследствии первый великокняжеский дьяк в Пскове (1510-1528), один из образованнейших людей московской Руси (Акад. И. 10. Крачковский. Ук. соч., стр. 18. ).

В период с конца XV до конца XVII в., наряду с путешествиями отдельных духовных и светских лиц, происходили и неоднократные поездки официальных дипломатических посольств и отдельных гонцов в страны Ближнего Востока. С этого времени одним из важнейших источников изучения Османской империи становятся многочисленные официальные документы Московской Руси, опубликованные до сих пор лишь частично. Из них наиболее интересными являются «статейные списки», знакомящие нас не только с внешнеполитической стороной взаимоотношений России с Турцией, но и с событиями внутренней ее жизни и турецким бытом. В статейных списках содержатся также некоторые сведения по вопросам экономики и географии Турции (В государственном архиве древних актов СССР хранятся документы Посольского приказа по дипломатическим отношениям между Россией и Османской Империей. Опись 89/1 включает «Турецкого двора делам, грамотам и ратификациям реестры, вновь учиненные Николаем Бантыш Каменским» (1805). В этих делах из так называемого «старого архива» дана выписка всем происходившим между Россией и Турцией отношениям с 1512 по 1700 г., в которой отмечены отправления в Турцию послов и гонцов. Выписка из реестра Турецкого двора старых лет отмечает посольства с 1426 по 1512 г. Посольские книги и статейные списки - турецкие, крымские и донские дела - не раз были использованы дореволюционными историками и исследователями - Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым и др. Из советских историков они были широко использованы проф. Н. А. Смирновым, в его работе «Россия и Турция в XVI- XVII вв., т. I и II, М., 1946. Однако надо отметить, что если с достаточной полнотой изучены и освещены внешнеполитические события, описанные в этих документах, то сведения внутриполитического, экономического и географического характера еще ждут своего исследователя. ).

Помимо ведения официальных государственных дел, послы были обязаны собирать самые разнообразные сведения, согласно полученному в Москве «наказу» (Н. А. Смирнов. Россия и Турция в XVI-XVII вв., т. I, М., 1946, стр. 30. ).

Ни один исследователь Турции, русско-турецких отношений, а также истории путешествий и изучения Турции в России не может пройти мимо материалов, характеризующих деятельность дипломатии московской Руси в XVI и XVII вв. В течение этих двухсот лет было отправлено в Турцию по разным поводам всего 39 посольств. Приведенная цифра дана по сведениям, охватывающим посольские материалы, начиная с первого посольства Плещеева и кончая посольством думного советника Емельяна Игнатьевича Украинцева в Турцию (См. В. Теплов. Русские представители в Царьграде (1496-1891). СПб., 1891, стр. 70-71; См. также опись 89-1, в Госуд. архиве древних актов. См. выше. ).

Сообщения послов были одним из важнейших источников ознакомления с положением дел в Турции, но отнюдь не единственным, так как немалую роль в этом ознакомлении играли также и сведения русских путешественников и приезды из Османской Турции многочисленных духовных лиц и, наконец, рассказы людей, возвращавшихся из турецкого плена.

Первое русское посольство в Крым и в Турцию (стольника Михаила Андреевича Плещеева) относится к 1496-1498 гг. Вот что сообщает об этом важном факте летопись: «В лето 7005, сентября, послал князь великий послов своих в Крым к царю Мингирею, князя Ивана Звенца... а в Царьград к Турьскому Баазит салтану, Магамет салтанову сыну, Михаила Андреевичя Плещеева, а с ними многих гостей с Москвы отпустил и пойдоша Полем: а преже Михаила от великого князя к Турьскому салтану посол не бывал, а Михаиле послан о дружбе и о любви» (ПСРЛ, т. VI, стр. 42 (Софийская летопись). ).

Первое посольство М. А. Плещеева (См. Н. М. Карамзин. Ук. соч., 1817, т. VI, стр. 220-221; также: «Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными» («Сборник русского историч. об-ва», т. 41, СПб., 1884, стр. 231-236, 241-249); А. Неклюдов. Начало сношений России с Турцией. Посол Иоанна III - Плещеев. (Сб. Моск. главн. архива, МИД, вып. III, М., 1883); И. Беляев. ук. соч., стр. 213. ) произвело огромное впечатление в Европе и Турции. Следует рассмотреть подробнее его историю. Посольство это выехало в феврале 1497 г. Ему пришлось следовать южным путем по Дону и Азовскому морю в Кафу, так как путь через Литву был закрыт: литовский князь Александр незадолго до этого задержал первое турецкое посольство, направлявшееся в Москву. Плещеев вез грамоту, адресованную султану, в которой говорилось о желании Русского правительства установить дружбу и наладить постоянный обмен посольствами. В наказе, данном Плещееву, предусматривалось и поведение посла при дворе султана. Ему предписывалось: «поклон править стоя, а на колени не садиться», говорить посольские речи только султану, а не его пашам: «... и нечто турьский не возвелит себе речи гово-рити, а велит своим башам речь говорите, и Михаилу башам речи не говорити, а говорити Михаилу: «меня государь мой послал к салтану, и яз салтану хочю государя своего речь говорити»». В точности выполняя наказ, Плещеев вел себя независимо и с достоинством, стараясь ничем не унизить чести великого князя Московского. Он отказался от предварительного посещения пашей, от принятия подарков, с твердостью ответив на их предложения: «Мне с пашами речи нет, я пашино платье не надену и денег их не хочу, с султаном мне подобает говорить и между нами царев человек не надобен». Отказался он и от выполнения унизительного требования стать на колени перед султаном. Поведение Плещеева было по тем временам делом поистине необычайным. Послы других держав выполняли все унизительные требования турок. Именно о посольстве Плещеева писал К. Маркс в «Секретной дипломатии»: «Сам султан Баязид, перед которым трепетала Европа, впервые услышал высокомерные речи московита» (Цит. по «Дипломатическому словарю», т. II, стлб. 416, М., 1950. ).

Вторая половина XVI в. для истории изучения путешествий на Ближний Восток представляет большой интерес благодаря разнообразию полученных на Руси географических сведений. Москва в эти годы вступает в более близкие дипломатические отношения со многими европейскими и азиатскими государствами.

Мы не будем останавливаться на политических и экономических взаимоотношениях Московской России и Турции в течение XVI и XVII вв. Утверждение турецкого владычества в Крыму, в Азове, приближение турок к Северному Кавказу делало Турцию соседом Московской Руси, соседом агрессивным и опасным. Это соседство уже сталкивало Московскую Русь с Османской империей, к тому же приводилити торговые отношения, деятельность русских купцов в Кафе и Азове, в Бруссе и Константинополе, о пребывании которых в этих местах видно хотя бы из хождения купца Василия.

В истории сношений России с Востоком время XVI-XVII вв. можно охарактеризовать как период турецкого нашествия на русскую землю (См. Н. А. Смирнов. Ук. соч., т. I, стр. 1-2. ), как период, в течение которого имели место три войны (1569, 1637-1642, 1677-1678). В этих войнах активными союзниками Турции выступали крымские ханы. В рамки нашей работы не входит изучение дипломатии Московской России за этот период, ставившей задачи поддержания дружеских отношений с Турцией и умевшей в то же время «твердо и решительно защищаться от турецкого нашествия, какую бы форму оно ни принимало и с какой бы стороны они не угрожали его владениям» (См. Н. А. Смирнов. Ук. соч., т. I, стр. 159. ).

В 1499 г. в Турцию было отправлено посольство Александра Голохвастова. Вместе с послом выехали купцы с товарами. Среди этих товаров была конская упряжь и седла, меха и холсты. Задачей посольства являлось урегулирование вопросов торговли. В 1515 году было отправлено посольство Бориса Голохвастова. Интересно отметить, что послу был дан наказ, в котором ему предписывалось по окончании всех государевых дел посетить патриарха и сообщить ему, что его посланцы в Москву скоро к нему вернутся, а также просить его молиться за здоровье князя и православного христианства. В отличие от многих последующих наказов послу не давалось указаний советоваться с патриархом о делах.

Мы не будем останавливаться на сведениях обо всех других посольствах, отметим лишь некоторые интересные детали. Так, послу Василию Андреевичу Коробову (1515-1516) был дан наказ собрать сведения о политическом положении Турции: «Да пытати Василыо в Азове, кого будет пригож, про турецкого салтана, где ныне, и что его дело с Кизылбашем и досуг ли ему ныне в своей земле или недосуг, и в котором ныне в своем городе... (Памятники дипломатических сношений. Сборник Русского Исторического общества. СПб., 1895, т. 95. стр. 109. ) Да что Василей уведает там про тамошнее дело, и ему о том о всем отписывати к великому князю именно» (Памятники дипломатических сношений. Сборник Русского Исторического общества. СПб., 1895, т. 95. стр. 112. ).

Подобные наказы давались и другим послам, например, Борису Голохвастову (1519-1521), который доносил: «А суды, государь, сказывают, делали на Белом море многия, а посылать было ему на Фрясскую землю... Итурской государь, сказывают, посылает всех людей против Кизылбаша... А крымской, государь, сказывают, в Перекопи...» (Памятники дипломатических сношений. Сборник Русского Исторического общества. СПб., 1895, т. 95. стр. 667, 668. ) В наказе послу Брюхову (Морозову, 1523 г. - Б. Д.) было велено узнать о положении на острове Родосе. Понятно, что Москву особенно интересовал вопрос о военной силе турок, об их военных успехах.

Многочисленные посольства «расширяли географический горизонт русских той эпохи и являлись свидетельством пристального интереса ко многим пограничным или близко лежащим от Московии территориям» (Д. М. Лебедев. География в России XVII века. М.- Л., 1949, стр. 175. ). Они расширяли круг сведений о посещенных ими странах, дополняли известия, полученные от разных лиц, ездивших на Восток. Посольские материалы тщательно записывались и хранились в Посольском приказе, в Москве. Сведения о восточных странах, интересовавших Москву, поступали также от духовных лиц, приезжавших в Россию за сбором «милостыни» для монастырей Афона, Иерусалима и Константинополя. Представители православного духовенства бывали в Москве и по другим причинам. В 1518 г. в Москву прибыл из Османской империи ученый монах Максим Грек, приглашенный Василием III. Он остался в России до конца своих дней (1556). Но вследствие разногласий с великим князем и верхами русской церкви он находился некоторое время в заточении. Среди обвинений, ему предъявленных, было и обвинение в сношениях с турецким послом Скипдером. Несомненно, Максим Грек мог сообщить немало сведений о Турции, в частности об Афонских монастырях. Однако опубликованные материалы отражают в основном лишь его полемику с исламом (О Максиме Греке. См. ПСРЛ, т. VI, стр. 261; Н. М. Карамзин. Ук. соч., T.VII, 1817, стр. 173-175 и примеч., 339-345; Акад. И. Ю. Крачковский. Ук. соч., стр. 22-23. ).

Приезжали с Востока и купцы. Из России ездили на Восток как духовные, так и светские лица. Так, например, в 1557 г. Иван IV, посылая суздальского архимандрита Феодорита с большими дарами к вселенскому патриарху, дал ему наказ тайно разведать: «с кем Турецкий Султан в миру, и с кем не в миру?», как бы нечаянно поговорить с патриархом о том, какие есть намерения у Турков, и все это сохранить у себя в величайшей тайне» (А. Н. Муравьев. Сношения России с Востоком по делам церковным. СПб., 1858, стр. 86; Н. Каптеров. ук. соч., стр. 277. ).

Русское правительство скоро убедилось, что константинопольские патриархи как живущие в столице султана, имеющие связи и знакомства среди высших правительственных лиц Турции «могут, при случае, оказать содействие нашим послам своими знаниями и советами, могут, благодаря своим связям, так или иначе влиять в интересах России на турецких пашей, могут, при случае, сообщать русскому правительству нужные и драгоценные для него сведения о положении дел Турции» (Н. Каптере в. Ук. соч., стр. 277-278. ). Эти прямые связи и были установлены позже, в конце XVI столетия, при Борисе Годунове. Духовным лицам, выезжавшим на Восток, давались, как и прежде, указания о сборе различных сведений.

В летописи рассказывается, что в «лето 7066 (1558) месяца июля 24, в неделю, после обедни, поехал к Москве архидиякон владычен Генадей, доеждати ему, с Москвы, с гостем Мустохой, Андреем и Яковым к Царюграду, и от Царяграда ему ехати со архимандритом Святогорским во Иерусалим, и во Святую Гору и во Египет, по монастырем давати милостыню царскую и обычен во странах тех писати ему» (ПСРЛ, т. III (Новгородская вторая летопись), стр. 159. ). В свите Геннадия находился Василий Позняков с сыном, купец родом из Смоленска, торговавший с Москвой, оставивший описание своего путешествия («Хождение купца Василия Познякова по святым местам Востока». «Православный палестинский сборник», 18 вып. (т. VI, вып. 3). СПб., 1887, под ред. Лопарева; «Чтения в Обществе истории и древностей Российских при Московском университете», 1884, кн. I (январь - март), под ред. И. Забелина, отд. II, стр. 1-32 и предисловие, стр. I-XII. ). Путь посольства Геннадия шел через Смоленск, Литву и «Волынскую землю» на Константинополь, где посол умер. Дальнейшее путешествие Позняков совершил самостоятельно. Из Константинополя он направился в Александрию, а в октябре 1559 г. в Каир, посетил Синай и после возвращения в Александрию в декабре 1559 г. отплыл в Палестину, где провел три месяца. Затем через Константинополь вернулся в Москву в апреле 1561 г. и представил записку о своем путешествии, которая до нас не дошла. Очевидно, эта записка была составлена в связи с поручением Ивана IV - «обычаи тех странах писати».

В хождении Познякова привлекает внимание его рассказ о пути из Каира на Синайскую гору и описание пустыни: «Иидохом от Египта до Синайский горы пустынею. Не наши же там пустыни. В их пустынях нету ни лесу, ни травы, ни людей, ни воды (Позняков имеет в виду, что в России, в XVI в. пустынями назывались уединенные обители, монастыри. ). И идохом пустынею три дня и не видехом ничтоже, точию песок един да камение» (См. «Православный палестинский сборник», 18 вып. (т. VI, вып. 3), стр. 17. ). Интересно описание способа путешествия через аравийские пустыни: «и наяхом верблюды до Синайския горы... И по два человека седоша на верблюды по сторонам и корм свой и воду в месех кожаных на верблюды положихом, яко боле десяти пуд тягости: а хлеба сухово по контарю на человека; а контарь наших три пуда тянет... арапы же верблюды кормяху сухим бобом, а воды им не даяху три дни» (См. «Православный палестинский сборник», 18 вып. (т. VI, вып. 3), стр. 17-18. ).

Позняков - внимательный путешественник, сообщающий в своих записках разнообразные сведения не только о пройденном пути, но также и о многих сторонах жизни посещенных им стран. Так, увидев в порту Раифа пришедшие из Индии суда, он сообщает, что «корабли же в Раифе на Чермном море деланы без железного гвоздья, шиты веревками финиковыми, а осмаливаны серою горючею, а не смолою» (См. «Православный палестинский сборник», 18 вып. (т. VI, вып. 3), стр. 29-30. Кстати сказать, это свидетельство является весьма ценным подтверждением того, что в 50-60-х годах XVI в. между Индией и арабскими портами на Красном море поддерживались двусторонние торговые связи и что, следовательно, не только арабским, но и индийским кораблям удавалось нарушать португальскую морскую гегемонию в Аравийском море. ). В Иерусалиме его заинтересовало снабжение города питьевой водой, о чем он пишет довольно подробно: «А дождь во Иерусалиме приходит с Семена дня и до Рождества Христова, а весной и летом дождь не бывает. Егда падет дождь на храминах их, а храмины у них учинены плоские, верхи скатистые, и со всех храмин в коемждо дому приведены застрехи в кладези, а кладези изконаны в земли, а земля аки камень. И в тех кладезех стоит вода во весь год, а не портится;, а вода у них дождевая бела, а не жолта» (См. «Православный палестинский сборник», 18 вып. (т. VI, вып. 3), стр. 57. ).

Значительный интерес имеют сведения посольства Новосидьцова, отправленного Иваном IV к султану Селиму, в связи с походом турок и крымских татар на Астрахань в 1569 г. (См. Н. М. Карамзин. Ук. соч., т. IX, 1821, стр. 178. )

Посольство Новосильцова, выехавшее 24 января 1570 г., официально было отправлено для поздравления султана Селима II с восшествием на престол, неофициально же посол должен был хорошо ознакомиться со сложившейся в Турции обстановкой. Готовясь к войне с Польшей и Литвой за доступ к Балтийскому морю, Иван IV употреблял все усилия к тому, чтобы склонить к миру крымского хана и турецкого султана, при этом он считал важным убедить их, что мусульмане не терпят в России никакого угнетения. Миссия Новосильцева имела также еще одну цель - отвлечь султана от его намерений захватить Астрахань и Казань. Однако, султан Селим от своих планов не отказался. Интересно сообщение Новосильцева по поводу провала попытки турок захватить Астрахань. «Да про астраханской поход во фрянские города весть пришла, что Астрахани не взяли, и людем учинился великий урон. И фрянки деи о том возрадовались и меж себя учали говорить: государь деи Московский великой и кому деи против его стояти. А от неверных его бог обороняет» (См. Н. А. Смирнов. ук. соч., т. I, стр. 117. ). Таков был отклик на поражение турок, на первые победы русских над ними.

Наряду с посольствами дипломатического порядка при Иване IV имели место и поездки в Турцию купцов - Семена Барзунова и Трифона Коробейникова. О поездке Коробейникова упоминает Новгородская летопись, отмечая, что купец этот был послан Иваном IV в Константинополь, Антиохию, Александрию, Иерусалим и на Синайскую гору, вместе с Юрием Греком и «крестечным» мастером для раздачи «милостыни по сыне своем» (ПСРЛ, т. III, стр. 263 (Новгородская третья летопись). ) (речь идет об убитом Иваном IV царевиче Иване). С поездкой Трифона Коробейникова связан хорошо известный в русской литературе плагиат (См. подробно И. 3абелин. Хождение Познякова. Предисловие, стр. III-X; см. также акад. И. Ю. Крачковский. Ук. соч., стр. 17. ), под именем хождения Трифона Коробейникова (Хождение Трифона Коробейникова. "Православный палестинский сборник", вып. 27, т. IX. вып. III, СПб., 1883; "Чтения в Обществе истории и древностей Российских при Московском университете", 1884, кн. I (январь - март), отд. II. ) более 300 лет имело широкое распространение слегка переделанное хождение Василия Познякова. Как бы то ни было, но Коробейников, очевидно, выполнял какие-то другие, особые поручения. Он посетил не только Константинополь, но и другие пункты. Видно, что выполнением поручения в Москве остались довольны, ибо после своего возвращения Трифон Коробейников с 1588-1589 гг. находился в числе дворцовых дьяков (См. И. Забелин. Хождение Познякова; «Материалы для истории, археологии и статистики г. Москвы». М., 1884, ч. I, стр. 1218, 1221. ). Позже он вторично ездил на Восток. Кроме Коробейнпкова на Афон был отправлен Иван Мешенин с деньгами на «поминовение о сыне», а в 1584 г. в Константинополь и на Афон - торговый человек Марк Самсонов, с которым были переданы «тридцать рублей для учеников в Царьграде, велено им учиться и не выходить из воли царской» (А. П. Муравье в. ук. соч., стр. 135. ).

Речь идет об учениках, посланных Иваном IV к патриарху для обучения греческому языку.

Своеобразной данью знакомству с Османской империей, вернее с ее вассальными владениями, является публицистическая деятельность литовского уроженца Ивашки Пересветова, в молодые годы служившего при дворах венгерского короля и волошского воеводы; служил он и у чешского короля. Переехав в средине 30-х годов XVI в. в Россию, на службу к Ивану IV, он выступал в своих публицистических произведениях как идеолог служилого дворянства, враг феодального боярства, сторонник усиления самодержавной царской власти. Идеалом царской самодержавной власти является для него турецкий султан Мухаммед II (Махмет). Он сознательно идеализирует султана, обычаи и нравы турок, их законодательство, политический строй и войско, проявляя при этом порою незнание фактической обстановки и извращая ее, пользуясь легендарными сведениями (Об Ивашке Пересветове см.: В. Ф. Ржига. И. С. Пересветов. М., 1908 (с приложением сборника его сочинений); В. Ф. Ржига. И. С. Пересветов и Западная культурно-историческая среда. СПб., 1912; Д. Н. Егоров. Идея турецкой реформации в XVI в. (Журн. «Русская мысль», июль 1907); «История русской литературы», изд. АН СССР, т. II, ч. 1, стр. 488-492; акад. И. Ю. Крачковский. Очерки по истории русской арабистики. М.-Л.,1950. И. Ю. Крачковский пишет о Пересветове: «Мухаммед Завоеватель для него только идеал правителя, около которого концентрируются его собственные государственные теории. Всё же знания ислама у него отрицать нельзя; при всей идеализации он вернее отражает действительность, чем ярый полемист Максим Грек» (стр. 24). ).

В конце XVI в. при Борисе Годунове было постановлено, чтобы путивльские воеводы допрашивали каждого прибывшего из-за границы, откуда и когда он выехал, через какие земли проезжал, нет ли где какого поветрия. В Москве вновь прибывший должен был явиться в Посольский Приказ и обстоятельно доложить все, что ему известно о странах, из которых он явился и через которые проходил. Сведения эти, доставляемые главным образом монахами, приходившими за богатой милостынью для монастырей в Турции, Палестине, на Сионе, Афоне, в Молдавии и Валахии, давали Посольскому Приказу возможность внимательно наблюдать за всем происходившим в этих странах, получая и впредь, от греков главным обазом, интересующие сведения уже и в письменном виде (См. Н. Каптерев. Ук. соч., гл. VII, стр. 275-347. ).

С этого же времени в наказах послам предписывалось советоваться о делах с Константинопольскими патриархами и получать от них необходимые сведения. Соответствующие связи были установлены и с тырновским митрополитом Дионисием и другими иерархами. Послы были хорошо осведомлены о внутриполитическом положении в стране.

Так, например, Нащокин, выехавший из Москвы в 1592 г., нарисовал яркую картину положения в Турции. В своем сообщении он писал: «В Турции ныне все изменилось: Султан и паши мыслят единственно о корысти: первый умножает казну, а для чего неизвестно; прячет золото в сундуках и не дает жалования войску, которое в ужасном мятеже недавно приступало ко дворцу, требуя головы Дефтердаря или казначея. Нет ни устройства, ни правды в Государстве. Султан обирает чиновников, чиновники обирают народ, везде грабеж и смертоубийства, нет безопасности для путешественников на дорогах, ни для купцев в торговле. Земля опустела от войны Персидской и насилия, особенно Молдавская и Волошская, где непрестанно сменяют господарей от мздоимства. Греки в страшном утеснении; бедствуют, не имея надежды на будущее» (Цит. по Н. М. Карамзину. Ук. соч., 1824 г., т. X, стр. 175-176. ).

Нащокин дал описание и бунта в Константинополе, свидетелем которого он был, и весьма подробно осветил внутреннее и внешнее политическое положение Турции, указав, что там «нестроение и рознь великая и неправда многая», что купцы из-за насилий военщины не могут торговать (Н. А. Смирнов. ук. соч., т. I, стр. 146. ). О крупном народном восстании конца XVI в., Кара Языджи - Дели Хасана, в Москве были осведомлены из сообщений приехавших за милостыней духовных лиц.

В 1593 г. в Царьград и на Афонскую гору были отправлены второй раз дьяк Трифон Коробейников вместе с Михаилом Старковым с «заздравной милостыней». Об этом втором путешествии известно из статейного списка и росписи милостыни, розданной во время путешествия («Древняя Российская Вивлиофика». Изд. 2-е, т. XII, М., 1791, стр. 425-449; см. также: «Православный палестинский сборник», т. IX, вып. III, СПб., 1889. ). В отличие от других хождений, этот документ дает географическое, точнее военно-топографическое, описание пройденного до Константинополя пути,в котором сообщает о расстояниях между городами, о внешнем их виде (бой, стены каменные или деревянные, реки, мосты). Автор совершенно не дает описания «святых мест». Вот, например, его описание города Правод. «А стоит тот посад в долу, меж двух великих гор, а горы высоки, каменные, что береги камен утес, а в долину из тех гор от того посаду до ровного места версты с 4 - больше». «А во Ясах города нет: потому царь Турской города ставить не велит...» «Городок Хотен каменной невелик, поменши перестрела, стоит на горе каменной...»

Подводя итог сведениям о многочисленных путешествиях русских людей в страны Востока за период с XII по XVI вв., следует отметить, что русские путешественники проявляли большой интерес к посещенным ими городам, их местоположению, благоустройству, водоснабжению; внимание русских людей привлекали также и вопросы военно-топографического характера.

«...Новый период русской истории», начавшийся, как это отметил В. И. Ленин, «примерно с 17 века» (В. И. Ленин. Соч., т. 1, стр. 137. ), характеризуется подъемом русской культуры. Подъем сказался также и на росте географических знаний. «Русские вели разнообразную и плодотворную практическую работу по географическому изучению России и некоторых соседних с нею восточных стран» (Д. М. Лебедев. География в России в XVII в. М.-Л., 1949, стр. 6. ). Это положение можно целиком отнести к познанию Ближнего Востока.

Прерванные в начале XVII столетия дипломатические связи между Турцией и Россией возобновились в 1613 г., когда было отправлено посольство Соловьева-Протасьева с извещением о вступлении на престол Михаила Романова. За этим посольством последовал ряд других. В 1615-1617 гг. было послано новое посольство Петра Мансурова и дьяка Самсонова, продолжавшее переговоры, начатые Соловьевым-Протасьевым. В 1622 г. отправилось посольство боярина Кондырева и подьячего Тормосова. Оно попало в Константинополь во время янычарских бунтов и дворцовых переворотов. Султан Осман II был убит янычарами в 1622 г., и на престол возведен его дядя Мустафа. В 1623 г. султаном стал Мурад IV.

Об интересе, проявляемом русскими к Турции, свидетельствует рассказ московского купца Федора Афанасьевича Котова, ездившего на Восток в 1623 г., «О ходу в Персидское царство и из Персиды в Турскую землю и в Индию и в Урмуз,где корабли приходят» («Временник Московского общества истории и древностей Российских», кн. 15, М., 1852. Материалы с предисловием И. Д. Беляева. ). Он указывает, что «от Ардевиля в Турскую землю ходят же через Тевриз» (стр. 6), «а от Казбина ход же есть в Турскую землю на Богдат» (стр. 8). Далее описывает он «ход из Шамахи в Турскую землю» через «Геньжи, Раван» (Ереван).

«Да над тем же над городом Раванию на полдень стоит гора добре высока и велика, а верх взошел что колпак..., а на ту гору восходу нет никому, а на той горе стоит Ноев ковчег, а у нас тое гору зовут Арарат» (стр. 20).

Много любопытных и интересных наблюдений было сделано казанским купцом Василием Яковлевичем Гагарой («Житие и хождение в Иерусалим и Египет казанца Василия Яковлева Гагары 1634-1637 гг.» под ред. С. О. Долгова. «Православный палестинский сборник», вып. 33, т. XI, вып. 3, СПб., 1891 (ссылки на стр. даны в скобках). О нем см. История русской литературы, т. II, ч. вторая. Изд. АН СССР. М.-Л., 1948, стр. 124-126. ), который вел торговые дела с Востоком. Он выехал из России в 1634 г. и вернулся обратно в марте 1637 г., привезя важные вести о положении восточных дел, за что был пожалован званием московского гостя. По словам Гагары, он предпринял путешествие в Иерусалим для того, чтобы замолить грехи. Но, очевидно, свое путешествие к святой земле он использовал и для торговых дел, ибо до Иерусалима путешествовал год, не раз отклоняясь от прямого пути. Путь Гагары проходил по знакомым ему из-за торговых дел восточным землям, чем, видно, и был вызван избранный маршрут.

Он прошел через Малую Азию, попав туда со стороны Кавказа, через Сирию и Палестину. Из Иерусалима он направился в Египет, посетил Каир и Александрию, Синай, откуда вернулся в Иерусалим. Обратный путь его лежал через Самарию, Дамаск, Урфу, Биреджик, Диарбекир, Анкару, Кастамону и Синоп. Оттуда он повернул на запад и, следуя морем, дошел до Галлиполи «для ради царского величества... где бы что проведати, какие вести...» (стр. 38), а затем через Валахию, Молдавию, Польшу и Киев вернулся в Москву. Такой территории до него не охватил ни один русский путешественник по Ближнему Востоку.

Рассказ о своем путешествии Гагара начинает с Тифлиса и дает интересное и совершенно реалистическое описание Грузии, что не мешает ему, однако, привести легендарные сведения о заключенных в горе, вблизи Тифлиса, Гоге и Магоге. Из Тифлиса Василий Гагара пошел в Ереван, откуда в двух днях пути расположены Араратские горы, «а на них Ноев ковчег» (стр. 5). Эти горы, отмечает Гагара, стоят «в порубежи Турския земли и Кизилбашския земли, Арарацкие же горы только две; одна гора повыше, а другая - пониже; а около тех гор иные горы, те и в половину тех гор нет» (стр. 5).

Через Ардаган, Каре и Эрзерум Василий Гагара направился в Севастию (Сивас): «Севастия же стоит близ горы, велми страшны и велики, а на ней снег не сходит ни летом, ни зимой» (стр. 5). Дойдя до Амидонии (Хамы), он пишет: «И сквозь него идет река велика; а плотина зделана каменная, а на той плотине стоит мельница; а от мельницы вода возведена колесом вышиной от воды сажен 12, а и с того колеса вода идет в желоп каменный; а из того желоба приведена вода трубами во весь град и посад. А тот град стоит на горе высоце, велми красен, а около его ров веден каменной, и воды в него напущено, а глубины 16 сажен» (стр. 6). Далее следует описание Дамаска: «А Дамаск же град велик велми есть, на 30 поприщах и боле, да в нем же есть сады велми учреждены красны и овощия велми много всякого, что ни есть на сем свете, нигде такового града не обрел и таких садов...» (ст. 6).

Прийдя в Иерусалим, он в первый раз пробыл здесь всего три дня. Митрополит и греки, узнав, что Василий прибыл из Московской земли, «возрадовались... потому что опричь Трифана Коробейникова до меня многогрешного раба из такова из далнаго государства из христианские веры нехто не бывал» (стр. 9).

Из Иерусалима в Египет Гагара отправился сухим путем, красочно описывая трудности этого пути: «А путь к Египту (т. е. Каиру) велми труден, близ моря идти, а на лошадях ехати немочно, но только что пешему человеку; ездят на верблюдах, тот путь уподобился морю песчаному; отколе ветер потянет, оттоле и волны песчаные, аки вода, ходят, а воды нет на том пути, а возят воду с собой на верблюдах и кожаных мехах ради своея потребы» (стр. 13, прим.). При приближении к Каиру Гагару поразило обилие минаретов: «И как поедешь под Египет и покажется, как есть лес темный, и то колокольни бусурманские возле их мечетей стоят. А во Египте никакова овощу не родится, опричь сахару и фиников, и садов никаких нет, потому что жар немерный» (стр. 15-16).

При описании Каира Гагара отмечает, что город огорожен каменной стеной и что внутри города на горе имеется другая стена, за которой «живет паша турской» (стр. 16).

Внимание Гагары привлекли примитивные инкубаторы: «Да во Египте де по деревням вделаны земляны полаты, а них поделаны печи... А на всякой печи поделаны ящики, и в те ящики на всякую печь сыплют по 6000 яиц, а печи нагревают... коневым калом... И от того рожаются цыплята без матери...» (стр. 27-28).

Отмечая плодородье долины Нила, он пишет: «Пшеница и ячмень, и пшено вельми родится, потому что та река Геон как разольется и по лугам, и по пашням, многое время стоит и напояет землю». Рассказывает Гагара о посадке сахарного тростника: «в том же Египте родится камыш, а из него делают сахар; садят его с коренем и... посыпают под него голубиный назем» (стр. 29). Сведений о животном мире у него имеется мало, он говорит только, что видел в Ниле «водяного зверя... имя тому зверю - крокодил».

О нравах и быте Гагара ничего почти не пишет; тем интереснее данное им описание приезда и встречи нового турецкого паши. При встрече его расстилаются златотканные дорожки, более трехсот, от ворот до дома паши, и паша и его свита идут по этим дорожкам, которые вслед затем подбираются. «И всего его стояния живет в том сам - 3 дни и 3 нощи; и в те 3 дни на своих служивых людей и на холопей поделают шубы собольи и рысьи; покупает паша у греков, а емлет в долг безденежно, докуд насытятца» (стр. 30).

Из Египта Гагара вернулся в Палестину, описание которой выдержано в стиле обычного паломнического хождения.

В связи с турецко-персидской войной, Гагара на обратном пути не решился возвращаться через Персию и, дойдя до Анкары, направился к Черному морю. Около Анкары он обратил внимание на изделия из ангорской шерсти «уподобися шелку та шерсть». В пути он разузнавал многое - о взаимоотношениях между Крымом и Портой, об отношениях Турции к Москве, а также о положении в княжествах на Дунае.

Источниками сведений о положении в Турции служили также рассказы вырывавшихся из турецкого плена русских людей. Так любопытный документ повествует о восстании в Средиземном море в 1643 г. 280 русских, находившихся на турецкой каторге (См. «Чтения в Обществе Истории и древностей. Российских», 1894 г., кн 2 (169), раздел «Смесь», стр. 20-28. ). Будучи гребцами в боях под Азовом, они похитили сорок фунтов пороху и использовали его при восстании. В своей челобитной они рассказывают: «И те, государь, турские люди доставали Озоев и его не достали и много войска истеряли и пошли из Озоева опять во Царь-город, и турской царь на них ополчился и многих пашей четвертовал и вешал, что они города Азоева не достали. И наш турчанин... у которого мы, холопи твои, живот свой мучали на каторге, убоялся и побежал в ночи из Царяграда на Белое море...» (стр. 21). Тут-то под руководством пленного калужского стрельца Мошкина и произошло восстание, в результате которого было перебито 210 турок. Восставшие вернулись в Россию через Мессину, Рим, Венецию и Варшаву. Им предлагали остаться за большое жалованье, на службе в Европе, но русские патриоты иностранцам «служить не захотели и христианской веры не покинули» (стр. 23).

Через 12 лет после взятия Азова донскими казаками, на Восток, в 1649 г. выехал строитель Богоявленского монастыря Арсений Суханов. Он имел официальное поручение изучить на месте духовные чины и обряды, но наряду с этим и ряд поручений политического характера, связанных с посольско-казацкими и с украинско-русскими делами. Он вел переговоры в Чигирине с гетманом Богданом Хмельницким, в связи с чем Суханову пришлось трижды возвращаться в Москву, и только через два года, в мае 1651 г., через Константинополь и Египет он направился в Иерусалим. Здесь Суханов прожил до апреля 1652 г., а затем выехал через Сирию, Восточную Анатолию, Грузию и Кавказ в Москву, куда вернулся 7 июля 1653 г. (См. «Проскинжтарий Арсения Суханова», под ред. Н. И. Ивановского. «Православный палестинский сборник», вып. 21-й, т. VII, вып. 3, СПб (ссылки на стр. даны по этому изданию), 1889; С. Болдыре в. Исследование «Арсений Суханов». «Чтения в Обществе истории и древностей Российских», 1894, кн. 2, стр. 169; С. Белокуров. Арсений Суханов. «Чтения в Обществе истории и древностей Российских», 1891 г., кн. I (156), и 1894 г., кн. 2 (169). ) В 1654 г. он снова был отправлен на Восток - посетил Яссы, Афон и Константинополь, откуда привез до 500 ценных рукописей и книг. Позже он ведал московским печатным двором. Арсений сообщал в Москву известия о политических делах и настроениях на юге. Он писал, например, «Ныне турского сила изнемогает, потому что виницеяне одолевают, говорят все христиане, что бы им то видети, чтобы Царем-Градом овладети царю Алексею». Позже, из Розетты в Египте он посылает с оказией «отписки» в Москву (стр. 34) и даже посылает «листы чертежные разных земель и тетради всякие», которые потерялись в дороге. В его «Проскинитарии» (Путник; Дорожник) мы, наряду с обычными замечаниями паломника, встречаем и описания природы, описание городов, преимущественно в военном отношении, писание хозяйства, образа жизни населения, нравов, обычаев, управления. Суханов был умный, наблюдательный, образованный путешественник, а его «Проскинитарии» - один из замечательнейших памятников путешествий на Восток в XVII в.

Много места в «Проскинитарии» занимает описание обрядовой стороны, отношений между восточным духовенством и между греками и славянами. К греческому духовенству Суханов относится отрицательно, строго бичуя бесчинства, которые происходят в греческих храмах и не встречают осуждения со стороны духовенства. Суханов дает описание посещенных им городов, часто весьма подробное, не забывая упомянуть о местоположении, отмечая наличие или отсутствие крепостных стен, пушек, рвов.

К Константинополю Суханов плыл сперва по Дунаю, затем морем: «издали виднелись горы анатольски».

Суханову принадлежит едва ли не первое в нашей литературе описание Босфора. «От Черного моря проток в Белое море, якоже река великая: мню, яко из самопала добраго перестрелить» (стр. 10). Суханов указывает на наличие «Турской стражи» у места, именуемого им «Фонарь»: «А от устья того протока ехать десятин с пять, на самом берегу протока стоят башни каменные, на правой стороне меньше, а на левой больше... А сказывают, что те башни полны пушек и стража де тут крепкая...» (стр. 10).

Подробно описывает он Константинополь: «Царьград стоит на самом берегу моря; с трех сторон вода морская облила, а с одной стороны пришло поле. И от Черного моря и Белого (Белое море - так турки и арабы называли Средиземное море. ) затон великой, якобы версты на две и больше длиной, а поперег из пищали перестрелить»... (стр. 11). При описании города, рассказывая о многочисленных «городках и башнях», отмечает Суханов такие детали: «По всему городу и по башням поземного бою нет, не только у верхних зубцов» (стр. 12). «Внутрь Царяграда и Галаты по самую стену все здания и проходы подле стен нет для обороны во время войны» (стр. 13). На Золотом роге («затон») «по обе стороны по берегу стоят галионы и корабли и малые кораблики, и струги, и веяния мелкия суда, не сыщет человек порожняго места, где стать; на берегу все загущено вдвое, а инде втрое от самого Белого моря и от Черного по затону даже до самого верху затона» (стр. 12). Однако не только военная сторона привлекла внимание Арсения Суханова: он описывает и мечети, и улицы, и здания. «Мечети велики и высоки, и широки добре и украшены зданием, драгоценным мрамором всякими и резьми видными превидными, несказанной мудростью и ценой великой... покрыты все свинцом...» (стр. 16).

«Улицы низки, телеги николи нигде не ходят, все пеши да редко кто верхом проедет...» Проявляя большую наблюдательность, русский путешественник отмечает, что «В Царьграде хотя и все каменное мнится, а наверху и внутрь все деревянное. Как загорится и отняти никакими мерами нельзя» (стр. 17).

По пути из Константинополя в Египет Суханов описывает места, которые он видел, проезжая, с палубы корабля, или посещенные им. Он дает подробное описание выхода из Дарданельского пролива в Эгейское море, рассказывает об островах Хиос, Самос, Родос. Очень интересно описание греческого монастырского быта на Хиосе (стр. 20-24), где многие «старцы» владеют обширными садами и виноградниками, торгуют продуктами садоводства, чтобы «содержать себя» (но хлеб получают из монастыря), отписывают по завещанию свои сады родственникам и т. п. Суханов рисует картину развитых товарно-денежных отношений на этом острове, с его греческим и «франкским» населением, среди которого, как с удивлением отмечает Суханов, религиозные и бытовые преграды в значительной мере утеряли силу (браки между греками и франками, отсутствие разницы в одежде и т. п.)

Интересует Суханова и турецкий флот, как это видно из следующего описания, сделанного им на о. Родосе: «было войска турского 110 кораблей и катарх (стр. 27) в день приезда, 17 июля, а 21 июля пришло войско паши - 42 катархи на катархах, сообщает Суханов, весел на стороне по 25, а на другой стороне столько же, а гребцов на весле по 4, а инде по 5, по 6, и на иной катархе и больше есть, якоже у самого паши... а у всякой катархи напереди по две пушки великих, а инде по четыре великих и две малых, а со сторон и назади не видать: по сторонам стрельницы» (стр. 27).

В Египте Арсений Суханов побывал в Абукире, Розетте, Александрии, Каире, плавал по Нилу. Суханов подробно описал Каир, называя его, как и другие путешественники XVI-XVII вв., «Египет».

Не останавливаясь на описании Сухановым других посещенных им городов, в том числе и Иерусалима, которому посвящена специальная глава, отметим лишь описание Эрзерума: «Около Эрзерума все горы снежные, снег во все лета..., понеже место хладно от снегу с горы, и студено, без шубы ехать нельзя и летом, и дождь бывает часто от гор от снегу, облака растворяются и дают дождь и того ради все зелено» (стр. 100).

Скупо описывает Суханов виденные им горы, редко называя их собственными именами, чаще прибегая к библейским наименованиям (в Палестине), но Арарат он называет и по-турецки - Ахрыдаг (Агрыдаг), и по-армянски - Масисом. Из рек, кроме Дуная и Нила, он называет Евфрат, Мурадсу, Араке и Арпачай.

Если добавить, что у Суханова имеются многочисленные замечания о климате посещенных им мест - то можно сделать вывод, что в его лице мы имеем человека, давшего многое в области физико-географического описания. Замечания Суханова характеризуют природу и хозяйство посещенных им стран. Он говорит о масличных садах, финиковых пальмах, виноградниках, цитрусовых и т. д., уделяет внимание системе орошения. Его внимание привлекли невиданные им прежде «строфокамил», т. е. страус, крокодил, попугаи, обезьяны. Рассказу о них уделено больше места, чем, например, описанию Эрзерума.

Арсений Суханов отмечает важную для феодального периода истории Османской империи деталь - многочисленные внутренние таможни. Неоднократно упоминая и о многочисленных национальностях, населяющих Османскую империю, Суханов не останавливает своего внимания на отношении турок к христианским народам. Однако он отметил, что на заставе вблизи Эгина турчин, взимавший пошлину, «бил многих армян... чеканом» (стр. 97). Об армянах пишет: «чтут книги армянския и говорят языком армянским же да турским... а книги у них все на армянском языке...»

Светская часть «Проскинитария», собственно, представляющая собой статейный список, как видно из приведенных выдержек, дает ясное представление о посещенных Сухановым местах. Большое внимание, часто уделяемое Сухановым военной стороне, вполне понятно. В Москве внимательно следили за Турцией. Восточные иерархи не раз обращались к русскому царю с увещеваниями о заключении союза с гетманом Богданом Хмельницким и дунайскими воеводами для совместных действий против агрессивной султанской Турции.

Менее интересное описание дал один из спутников Суханова Иона Маленький («Повесть и сказание о похождении в Иерусалим и во Царьград... черного диакона Ионы - по реклому маленького 1649-1652». Под ред. С. О. Долгова. «Православный палестинский сборник», 42 вып. (т. XIV, вып. 3), СПб., 1895. Иона Маленький - последний из известных нам паломников допетровской Руси, оставивший свои записи. ). Он выехал из Москвы вместе с Сухановым, но в Яссах они расстались. В Иерусалим Иона прибыл раньше Суханова, а выехал оттуда через год после него. Он уделяет место описанию хозяйственной жизни посещенных им мест и черноморских проливов, но, в основном, это типичное описание, сделанное паломником, больше всего уделяющим внимание святыням и церковным легендам.

Кроме сведений, доставлявшихся путешественниками и послами, в XVII в. широко использовались сообщения различных духовных лиц, приезжавших с Востока. Так, в 1649 г. именно этим путем в Москве стало известно о низложении и убийстве султана Ибрагима («задавили его за многую его неправду») (См. Н. Каптерев. Ук. соч., стр. 333. ). Еще ранее в Москве стало известно, что «турской Ибрагим салтан малоумен, немощен и кривошееват... а во всем... владеет визирь Мустафа паша... что Ибрагим салтан пьет, а допьяна не упивается, только прост во всем... что салтан ни о чем не радеет, только дался на блуд женской и на иные великие блуды и ни о чем не помышляет...» (См. Н. Каптерев. Ук. соч., стр. 334. ), что его «ненавидят во Царегораде, но во Анатольской стране восстал единой изменник и отложился именем Кара-Хасан» (См. Н. Каптерев. Ук. соч., стр. 335. ).

Не имея своих постоянных представителей в Константинополе, московское правительство было тем не менее хорошо осведомлено обо всем, что делалось и предпринималось в Турции, Молдавии, Валахии и в Крыму.

Турция в отношении России вела агрессивную политику в Крыму и на Кавказе, поэтому следить за ее действиями было совершенно необходимо. В дальнейшем немалую роль в этой осведомленности на протяжении почти сорока лет с 1677 до 1707 г. играл митрополит, а впоследствии иерусалимский патриарх Досифей, смотревший на Россию, как на будущую освободительницу всех православных народов от турецкого ига. Симпатии к России народов Балканского полуострова, нещадно угнетавшихся турками, создавали возможность ознакомиться с их тяжелым положением и с внутренними условиями Османской империи в целом.

Интереснейшим и замечательным памятником второй половины XVII в. является «Описание Турецкой империи», составленное русским, бывшим в плену у турок («Православный палестинский сборник», 30-й вып., т. X, вып. 3, под ред. Н. А. Сырку, СПб., 1890. О нем см. Д. М. Лебедев. Ук. соч., стр. 203-206; И. Ю. Крачковский. Ук. соч., стр. 19. Подлинное название: «Книга о тайном и сокровенном сокрытия мной пленником в неволе описанная» (ссылки на стр. даны в скобках). ). Автор описания неизвестен. Возможно, что это был сын боярский Федор Дорохин, родом из Ельца, «рейтарь», попавший в плен к крымским татарам, затем проданный в плен в Турцию, служивший в турецких войсках и вернувшийся в Россию в 1674 г.

Неизвестный автор сообщает, что он обошел Турцию в 62 месяца и 20 дней (т. е. за 5 лет, 2 месяца и 20 дней) - срок, очевидно, относящийся к его путешествиям по стране, а не вообще, ко всему времени пребывания в ней. В своем пешеходном странствовании он побывал в самых отдаленных частях империи (Перечислим важнейшие пункты, в которых побывал автор: свое описание он начинает с Иерусалима, затем следуют: Вифлеем, Хеврон, Каир, Дамиетта, Розетта, Александрия, Абукир, Триполи, Тунис, Бон, снова Каир и Палестина, Дамаск, Бейрут, Триполи, Алеппо, Александрия, Диароекир, Мардин, Мосул, Керкук, Багдад, опять Дамаск и далее ряд малоазиатских городов - Токат, Амасья, Анкара, Измаил, Константинополь, Муданья, Брусса, Измир, острова архипелага, Адрианополь, Филиппополь, София, Белград (в Сербии), Будапешт... Автор обошел почти все европейские, азиатские и африканские владения Османской империи. «Никто из европейцев этого времени не исходил столько территорий Турецкой империи, не видел столько уголков ея и не отмечал столько особенностей их, как наш автор», - пишет в своем предисловии Сырку (стр. XXVII). ).

Отличительной чертой описания, резко выделяющей его из ранее рассмотренных материалов, является отсутствие упоминаний о церковных делах и святынях (кроме Иерусалима). Автора эта сторона дела не интересует. «О всей той Турской земле ясна изъявляю, яково есть оно царства велика во одержание своего пространьства шерины своей от края до края, и граница до границы, и места от места, и много ль дней езду семо и овамо да всех мест, и грады их как завутся, и крепости их как есть» (стр. 1). Его описания содержат военно-географические и отчасти этнографические сведения о посещенных им пунктах; всюду отмечается их местоположение в отношении гор, реки или моря. Весьма подробно описываются автором стены городские и крепостные с общим, а иногда подробным указанием их длины, укрепления городов, рвы, ворота, наличие или отсутствие пушек и т. д.

Наиболее подробно описан Константинополь, причем автор отмечает наличие там пушечного производства «Топана»; «места то пушашная; пушки тут выливают» (стр. 42). По берегу Босфора отмечается наличие «малых городков». «А из тех малых горадков вверьх по пратоку таму, в устье дверях Черного моря, стоят тут подле воды протока таго, по обеим странам, другие два малые горадка: а крепостию оне тверды, а пушек в них великих и малых зело многа» (стр. 24).

Автор подчеркивает отсутствие в Константинополе и в Салониках запасов хлеба. Это его интересовало, как военного; вообще же хозяйству он уделял мало внимания. Отмечая малочисленность населения в ряде областей, он не забывал упомянуть, кто населяет тот или иной район, перечисляя при этом почти все национальности огромной многонациональной империи. Он рассказывает, что в Османской империи находилось очень много проданных в рабство русских полонянников: «есть русских людей невольных в неволе на земле их и на море, на каторгах, зело много множеством без числа» (стр. 23).

Его весьма интересуют военные качества различных национальностей, способы ведения ими войны, пригодность солдат для военного дела. О военных качествах самих турок он был невысокого мнения. Оценивая военные качества янычар, он считал их плохо обученными. Он отмечал, что арабы боятся огнестрельного оружия, но подчеркивал их искусство в конном бою. Наиболее высоко он оценивал боевые качества босняков и албанцев (арнаутов).

«Таково это удивительное сочинение неизвестного русского человека, более пяти лет тщательно отмечавшего во время тяжелых странствий на положении пленника по обширным территориям турецкой империи все считавшееся им полезным в дальнейшем для защиты его родины от врага» (Д. М. Лебедев. Ук. соч., стр. 206. ).

Академик И. Ю. Крачковский пишет об этом авторе: «Во время тяжкой десятилетней неволи он побывал в самых разнообразных областях Турции, находившихся тогда в апогее территориального распространения, и мог видеть много подвластных ей арабских стран... Он упоминает такое количество арабских городов, как едва ли какой-нибудь паломник... По своей военной специальности он мог обратить внимание на такие стороны жизни, которые оставались вне горизонта паломников» (Акад. И. Ю. Крачковский. Ук. соч., стр. 19. ).

Другим пленником, вырвавшимся из турецкой неволи, явился Василий Полозов, кратко описавший свой путь по турецкой земле в челобитной на имя царя Федора Алексеевича (Опубликовано в приложении к «Описанию Турецкой империи», стр. 46-50. ). После заключения перемирия в Крыму, в 1681 г. в Турцию было направлено посольство Чирикова и Возницына. Чириков умер по дороге на Дону. Возницын, ставший послом, был бурей занесен из Кафы в Амасру, где простоял 8 дней. Выйдя в море, он снова попал в бурю и был вынужден вернуться. Дальнейшее путешествие он совершил необычным для русских послов путем - из Амасры сухим путем по Анатолии: «Ехали из Амастры через горы зело высокие, тесными юдолиями, самым трудным путем». В дороге по деревням посла принимали с честью, на станах давали корм, где что можно было добыть, «избы» устилали коврами, а кругом стен подушками. Посольство останавливалось в Болу, Скутари. Впервые русский посол въехал в столицу Османской империи со стороны азиатского берега» (См. И. Забелин. Посольские путешествия в Турцию в XVII столетии. «Русская старина», сентябрь 1877, стр. 18. ). В инструкции, данной послам перед отъездом из Москвы, им предписывалось советоваться с иерусалимским патриархом Досифеем - «И приходити им к патриарху для благословения, усмотря время, как прилутчица, чтобы на него и на себя не навести от султана и визиря нелюбья» (Н. Каптере в. Ук. соч., стр. 285. ). Возницын доносил в Москву: «и святейший патриарх... приказывал ко мне, ... что де турки зело желают, чтобы с вами, великим государем, иметь в миру утверждение, а хотят воевать сей весны венгерскую землю...» (См. Н. Каптере в. «Чтения в обществе любителей духовного просвещения», 1890, стр. 364. ) и далее: «московское государство стало им страшно: как де салтан посылал везиря с турским войском под Чигирин, и того де войска пошло из Царя-града многое число, а из под Чигирина возвратилось в Царь-град самое малое число - все во время той войны побиты, а иные, идучи до Царягорода, от ран и с голоду в дороге померли» (См. Н. Каптере в. «Чтения в обществе любителей духовного просвещения», 1890, стр. 367. ).

Война держав против Турции, в которой принимала участие и Россия, а также два похода Петра I на Азов прервали обмен посольствами на некоторое время. В 1699 г. было отправлено посольство во главе с думным советником Емельяном Украинцевым, оставившее большой след в истории русской дипломатии. Но материалы этого посольства принадлежат уже к новому периоду - к эпохе Петра.

За шесть веков русские путешественники побывали во многих странах Ближнего Востока, изведали различные пути, ведущие в эти страны. Они посещали Константинополь, заплывали на острова архипелага, бывали в Сирии, Палестине, Египте и на Синае, иногда доходили до Месопотамии, прошли Малую Азию с севера на юг и с запада на восток. Им были ведомы пути на Ближний Восток: сухопутные - через Польшу, Молдавию, р. Дунай и через Кавказ и Иран, и морские - от Азова, Кафы до Константинополя.

Эти путешествия дали немалый географический информационный материал, и в сочетании с другими источниками, пополнявшими сведения о странах Ближнего Востока, в России допетровского периода накопилась серьезная для своего времени сумма основательных знаний по географии, быту, политическому положению, взаимоотношениям и национальностям стран Ближнего Востока. Все эти сведения, являясь свидетельством интереса ко многим пограничным или близко лежащим от Московии государствам, расширяли географический горизонт русских людей той эпохи (См. «Исторический архив», т. V, АН СССР. М.-Л., 1950, стр. 74-93. Статья В. П. Петрова. Географические справочники XVII века. ).

Это ознакомление со странами Ближнего Востока соответствовало широкому развитию географических знаний в России в XVII в. и нашло свое отражение в составленной в 1662 г. «Поверстной книге», в которой даны сведения о 54-х крупнейших городах иностранных государств, с указанием расстояний от них до Москвы и путем следования к ним. Так, например, указано, что от Москвы до Александрии 4 000 верст, если итти на Азов, а оттуда морем, что если итти по Волге и через Астрахань, то «оттуду же все персидскую землю сухим путем 3800», или «Богдат град, иже и Вавилон нарицается, в расстоянии от Москвы на Астрахань 3400» и т. д. (См. «Исторический архив», т. V, АН СССР. М.-Л., 1950, стр. 149-150, 154. Разумеется, нельзя говорить о точности вычисленных расстояний во всех приведенных случаях. )

В другой, известной книге XVII в., книге «Большому чертежу» (составлена в 1627 г.) также имеются сведения об отдельных территориях и пунктах Ближнего Востока (Книга «Большому чертежу». Изд. АН СССР. М.-Л., 1950, стр. 96. ).

На основании всех перечисленных материалов можно смело утверждать о самостоятельности развития географических знаний в России, о несомненно высоком уровне географических сведений в допетровской Руси, о хорошей изученности не только своей территории, но также и многих стран Ближнего Востока.

В России допетровской эпохи в течение всего XVII в. (и не только XVII в.) шла самостоятельная, упорная, разносторонняя и плодотворная работа по географическому изучению как нашей родины, так и сопредельных с ней стран.

Русские путешественники своими точными, правдивыми и обстоятельными сведениями о странах Ближнего Востока, в частности, о странах Малой Азии, внесли ценный вклад в его изучение.

Со стороны безводной пустыни снова задул сильный ветер, запорашивая очи прохожих песком. Отворачиваясь от встречного суховея, прикрывая очи, Скоморох и Молчун шли по Итильским улочкам, иногда незаметно проверяя, не следует ли кто за ними.

Что-то сегодня не так, брат Скоморох, - озабочено молвил Молчун, - гляди, всё торжище полно стражи конной и пешей, все будто ждут чего-то.

Да не только торжище, весь Жёлтый город будто улей. Не нравится мне эта суета, затылком опасность чую.

Погоди, - вдруг замер Молчун. - Что бы ты сделал на месте начальника тайной стражи, коли б твоя дружина собиралась в поход идти нежданно для ворога?

Перекрыл бы все выходы, и вперворядь для чужестранных купцов! - выпалил мгновенно быстрый на догадки Скоморох.

Они, не сговариваясь, поспешили к пристани.

Гляди, Скоморох, а вон и твой знакомец в лисьей шапке, - молвил охоронец, слегка толкнув сотоварища в бок.

Вижу, он знак сделал, чтоб я за ним пошёл, иди медленнее, я догоню.

Живо назад! - возвратившись, мрачно молвил Скоморох. - Хазарин речёт, кто-то порезал и ограбил их купцов. Нашли в спине одного из убитых нож новгородского купца, сейчас разгневанные итильцы идут резать новгородских, а заодно и всех купцов славянского вида, кто под руку попадётся, бежим!

Всё, купец, закончился твой торг, уходить надо! - крикнул Молчун, вбегая в лавку-мазанку, где в благодатной тени восседал среди товара его хозяин - ладожский торговец Зуй.

Ты чего… - оторопело вытаращил очи купец на неожиданную дерзость обычно неразговорчивого и послушного работника, - чего на меня, да ты… - от нахлынувшего возмущения и растерянности хозяин стал заикаться. Охоронец, не глядя на купца, сильными ударами ног расшвырял лежащие в углу тюки с товаром, что-то взял, что-то отбросил в сторону.

Айда на пристань! - проговорил Скоморох, на миг появившись в проёме открытой двери. - На подворье, где останавливаются купцы, уже началось. Ещё немного - и разъярённая толпа будет здесь, тебя не просто зарежут, как барана, а растопчут и разорвут на куски! - скороговоркой бросил он оторопевшему купцу.

Да как же, а товар… дак того… что же это… - растерянно забормотал Зуй.

Почто стал-то, болезный, - сострадательным тоном спросил Скоморох, - пенязи считаешь ты споро, да смекаешь туго. Тебе же словенской речью молвлено, что на твоих весах на одной чаше живот твой, а на другой товары и барыш. Только запомни, брат Зуй, что ещё никому не удавалось после кончины барыш свой с собою прихватить. Коли решил попробовать, так оставайся, - уже спокойно-безразличным тоном заключил быстрый на слово Скоморох.

Так вы, того… кто такие, откуда?…

Совсем худо у тебя с головушкой, купец. Охоронцы мы твои, настоящие охоронцы, смекаешь? Оттого и упреждаем, что ноги уносить надо. Ты как хочешь, а мы ждать тебя не станем, каждый живота своего владетель. А ты где был? Я думал, ты на месте! - напустился Скоморох на вбежавшего Ерошку.

Я только что был там! - затараторил взволнованно малец. - На возах привезли трупы хазарских купцов, сам градоначальник на площади сказал, что их убили и ограбили подлые новгородцы, и потому никому пощады не будет. «Смерть убийцам наших людей», - вот так он сказал, - закончил Ерошка, произнеся слова градоначальника на хазарском.

На пристани свидимся, коли успеешь! - И охранники с Ерошкой беззвучно исчезли.

Более, нежели сами речи, на купца возымели действие появившаяся вдруг у «работников» повелительность в голосе и кошачья мягкость в движениях.

Божедар, - громко позвал Зуй своего верного помощника, - всё самое ценное и нужное в ларь походный, уходим немедля на пристань. Да еды, какая есть, прихвати, не то опять одной рыбой, словно рыбоеды какие, питаться будем.

На пристани оказались не только они. Спешно отчаливали несколько лодий. Это были те словенские купцы, которые либо остановились не на общем купеческом дворе, а у своих знакомых, либо те, кто бывал в Итиле часто и уже имел здесь своё жилище. Было и двое таких, что, на своё счастье, задержались, и слух о начавшейся резне дошёл до них прежде, чем они успели вернуться к месту ночлега.

Их лодья отошла уже почти в темноте, и гребцы налегли на вёсла, правя против течения.

Даже на парусах и вёслах супротив течения медленно идём, - тревожно молвил Скоморох, - без коби ясно, что переймут нас…

Молчун только вздохнул.

А коли так, то никого в живых не оставят…

Оба, не сговариваясь, глянули на свернувшегося на тюке с товаром, который так и не успели выгрузить, Ерошку. Малец спал под мерный скрип уключин и покачивание ночных волн.

Добро бы вниз по течению в устье реки уйти, там островов немерено, можно хоть три лета хорониться, никто не найдёт, а нам как раз в верховья скорее надобно…

Давай соберём купцов, обговорим.

Через некоторое время тёмными тенями, свернув паруса, лодьи беззвучно скользнули вниз по течению Ра-реки. Только иногда, как большая рыбина, всплескивало кормило то одной, то другой лодьи. А вверх по течению продвигалась под парусом и двумя парами вёсел лишь небольшая лодчонка, что ещё недавно была привязана сзади лодьи купца Зуя.

Выходит, не зря я с тем хазарином из тайной стражи скоморошничал, жадного да глупого охоронца из себя ломал, упредил-таки, чтоб не сгинул его верный помощник в ночной резне, молодца! А ещё он мне встречу назначил в конце лета в верховьях Дона, и место точное указал.

Погоди, там купцы не ходят, так только…

Верно, брат Молчун, тот путь для большого войска хорош.

Значит, грек тебе не солгал, и правдивость тех речей нынче изведыватель хазарский подтвердил…

И я о том же, теперь нам уже точно ведомо, когда и как пойдёт хазарское воинство, - молвил Скоморох, и о том воеводу с князем борзо упредить надобно.

Всё сделано, как ты приказал, - склонился верный помощник перед начальником тайной стражи, - гнев и негодование народа вылилось сполна, многих урусов порезали, главное начать, а потом нашлось много желающих, толпа быстро звереет…

Меня это сейчас не интересует, - прервал его начальник тайной стражи, - самое главное, чтобы ни один подозрительный человек из славян, булгар и прочих язычников, слышишь, ни один, не ушёл на полуночь, ни вверх по Итилю, ни караванными тропами, за это ты отвечаешь собственной головой! - глядя прямо в очи своему помощнику, жёстко закончил главный изведыватель.

Но у меня нет столько людей, чтобы перекрыть все дороги и тропы! - почти в отчаянии взмолился помощник.

Великий каган-бек даёт нам итильцев, сколько будет нужно, наше дело не допустить, чтобы каган Ререх узнал раньше времени о том, что наше войско готовится к выступлению. И ещё, величайший из правителей каган-бек поручил нам исполнить его божественную мысль, как в предстоящем походе сделать беченегов нашими союзниками. Слушай внимательно, это зависит от нас с тобой…

Лодчонка, раздвигая камыши, пробиралась к берегу через тихую заводь, в которой то тут, то там плескалась рыба. Луна то высовывалась из-за облаков, чтобы глянуть на себя в тихой воде, то снова пряталась за свои лёгкие пологи.

Помнится, тут селение было недалече, когда мы в Итиль шли, - прошептал Скоморох, - там целый табун лошадей пасся.

Челнок зашуршал по мелководью и остановился. Прихватив лук со стрелами и котомку с сушёной рыбой, все трое неслышно покинули свое плавучее убежище. Пробежал камышовый кот, сверкнув в темноте зелёными огоньками глаз, появился и скрылся в зарослях выводок кабанов. Наконец вышли на твёрдую землю, прошли через заросли тальника и замерли: в воздухе чуялся запах дыма. Ещё немного - и впереди в небольшой лощинке узрели костёр, который был невидим с реки. Двое сидели у огня, подбрасывая хворост, дальше виднелось несколько спящих на войлоках воинов. Обменялись знаками, и Скоморох растворился в темноте, а Молчун с отроком затаились в кустах.

Нас стерегут, вдоль всего берега посты, причём не хазары, а хорезмийцы, их зазря не пошлют, знать, ценная мы для них добыча, - тихо молвил, воротясь, Скоморох. - Может, назад, к реке, ночь идём, день в камышах сидим?

Нет, Скоморох, им добре ведомо, что славяне реки любят, там нас и будут искать. В степь надо уходить, пока росы нет, прямо через посты. Будем просачиваться.

Как просачиваться, мы же не вода? - шепотом удивился малец.

Ползком, мимо тех, что спят, стражников тут нет, кроме тех двоих у костра, кто же полезет через лагерь…

Они осторожно поползли поближе к костру, где не было чутких коней, а трава более всего примята ногами воинов. Медленно и осторожно, накинув свои чёрные бараньи шкуры, ползли мимо спящих воинов, почти не напрягая тел. Вдруг один из сидевших у костра воинов встал и пошёл прямо в их сторону. Все трое замерли, вжимаясь в траву. Вот хорезмиец совсем близко. Метательный нож Молчуна притаился в руке, ещё шаг, и воин с хрипом рухнет наземь… Но хорезмиец не делает этого шага, он наклоняется и теребит за плечо другого спящего.

Твоя очередь, - говорит он и тут же ложится на место пробудившегося. Сменщик сонно озирается, потягивается и, видно, соображает, куда отойти по нужде. Помедлив и широко зевнув, воин осторожно, чтобы не наступить на спящих сотоварищей, идёт туда, откуда только что приползли изведыватели. Едва выждав ещё немного, русы начали ползти, как один дюжий воин вдруг перевернулся на спину и забормотал что-то. Ерошка вздрогнул и замер, а Скоморох едва не накинул на шею хорезмийца сыромятный ремешок. Но здоровяк, повозившись, побормотав и подвигав нервно ногами, заснул ещё крепче. Спящие хорезмийцы остались позади, но изведыватели всё ползли, подобно змеям. И не зря: за оцеплением оказались конные посты, которые неторопливо проезжали туда и сюда по полю вокруг пешего кола охраны. Некоторые стояли на месте, чутко вслушиваясь в привычные звуки ночи, не возмутит ли животных или птиц чьё-то присутствие. Изведыватели подождали, затаившись, пока мимо проехали двое воинов, и тут же поползли в степь, обдирая руки о жёсткие стебли и колючки.

Всё, - молвил устало Молчун, - теперь можем встать и идти.

Коли не разучились, - хихикнул Скоморох. - Как, малец, жив? Вот такая она, жизнь изведывательская, то плаваешь, как рыба, то ползаешь, что твоя ящерица. Теперь бы коней добыть. Пока хорезмийцы с хазарами наш чёлн сыщут, пока ближайшие камыши обшарят, мы уже далеко будем.

Перед самым рассветом наткнулись на табун лошадей. То ли задремали пастухи, то ли отлучились на время, но ни их, ни пастушьих собак не было слышно.

Дядька Молчун, - шепнул Ерошка, - дозволь мне к табуну ближе подойти, я любого коня «уговорю», и он слушаться станет, меня дядя Ильгиз научил, он любого мог взять без аркана, только словом.

А что, пусть попробует, - согласился Скоморох, - а мы на страже будем.

Взяв уздечки, малец ступил в темноту и исчез. Время тянулось медленно, вот уже стало чуть заметно сереть, ещё совсем немного, и начнёт светать. Два взнузданных коня, с Ерошкой посредине, появились из темноты почти без звука, как предрассветные призраки.

Вот, - сияя радостью, прошептал маленький изведыватель, - а вы мне не верили, только сёдел нет.

Ничего, брат, - не менее радостно молвил Скоморох, - скакать без седла для славян дело привычное, давай впереди меня садись, вместе мы как один Молчун весим. - Они подхватили свои заплечные мешки, вскочили на коней и двинулись вверх по реке.

Но скачка их была недолгой. Едва взошло солнце, сзади послышался быстро приближающийся стук копыт: по их следу мчались шестеро легконогих всадников. Две просвистевшие рядом стрелы подтвердили решительное намерение преследователей.

Давай туда, - махнул Молчун в сторону небольшого холма, на котором лежала груда камней - остатки разрушенного могильника.

Правь конём, Ерошка, а я им охоту близкого знакомства отобью! - молвил быстрый изведыватель, передавая повод мальцу и снимая со спины лук. Когда один из шести всадников дёрнулся в седле и откинулся назад, замедляя ход коня, потому что плечо ему пронзила стрела Скомороха, а лошадь другого из преследователей рухнула на полном скаку, подминая под себя наездника, преследователи поотстали, понимая, что к беглецам с таким дальнобойным луком не стоит приближаться столь близко. Изведыватели меж тем вихрем взлетели на возвышенность и… всё поняли. Те шестеро были просто загонщиками, а впереди у реки, куда они стремились, уже смыкались, охватывая большое коло с двух сторон, несколько сот воинов.

Это печенеги! - воскликнул всезнающий Еркинбей.

Нам не уйти, - крикнул Скоморох, - мальца схоронить надо, река недалече, как всё уляжется, сам до Булгара доберётся, как учили!

Верно, давай, Ерошка, вишь меж камнями старая волчья нора, а мы печенегов отводить будем! - Он, гарцуя, прикрыл своим конём соратника, а малец вмиг соскользнул по потному боку коня и ужом юркнул в нору меж камнями, рискуя быть тут же укушенным потревоженной змеёй или скорпионом. Изведыватели же ринулись с высотки вниз, туда, где реже всего было кольцо печенегов.

Они понеслись по степи, теперь в обратном направлении, но справа и слева к ним мчались, сужая коло, всё новые степные воины.

Давай, брат Молчун, сойдёмся врукопашную с печенегами, а то стрелами они нас с коней посбивают, - крикнул сквозь свист ветра в ушах от бешеной скачки Скоморох.

Вряд ли, они же видят, что нас всего двое, возьмут, но размяться точно успеем!

Они врезались в самую гущу крепких воинов и отчаянно начали рукопашную схватку.

Ты, что ли, Сила? - услышал сзади работник, когда укладывал на воз тюки со шкурами. Оглянувшись, узрел худощавого черноволосого отрока с не по-детски внимательными очами. Судя по рваной засаленной одёжке и тощему телу, путь мальца был дальним и нелёгким.

Ну я, а чего надобно?

Мне дядька Айер нужен, я от Молчуна и Скомороха, только меня ищут стражники.

Давай меж тюками схоронись, а я тебя сверху прикрою.

Малец ящеркой ловко юркнул меж мягкой рухляди, а Сила заботливо подправил поклажу, незаметно поглядывая по сторонам. Могучий богатырь обладал не только удивительной силой, но и тонким чутьём к людским душам, он тотчас проникся доверием к незнакомому отроку.

Так что со Скоморохом и Молчуном? - тревожно спросил старый изведыватель, садясь за стол напротив мальца, который старательно уплетал съестное.

В Итиле собрались резать купцов новгородских, мы упредили их и ушли. В заводи на Ра-реке нас обложили, но нам удалось проскользнуть мимо хорезмийцев.

Хорезмийцы отчаянные воины, добре в конном строю рубятся, да чуткости той, что у хазар, в ночной степи не имеют, повезло вам, - заметил Айер.

Той же ночью на табун лошадей наткнулись, я двух лошадей увёл, и степью без сёдел мы поскакали к полуночи, почти до большого изгиба реки дошли, да печенеги нас окружили. Повелели Молчун со Скоморохом мне в волчьей норе меж камнями схорониться, а сами во весь опор понеслись, чтобы печенегов от меня отвести. Слышал я, как к холму подъехали несколько печенегов, поглядели, не спешиваясь, и ускакали. А как стемнело, отправился я к реке, по звёздам, меня дядька Скоморох добре научил дорогу держать. А дядька Молчун так мне молвил: «Запомни крепко, Ероха, коли с нами что случится, ты хоть ползком, хоть на крыльях, должен попасть в свой родной град Булгар. Там, у мечети, найдёшь дом купца Аурайя, это по - булгарски, а вообще-то Айер его зовут, и на словах скажешь тому купцу так… А что с ними сталось, неведомо…» - отрок перестал жевать и опустил голову, потому что много раз слышал от верных своих друзей-воспитателей, что настоящий изведыватель плачет только когда для дела потребно.

Ты добрался до реки?

Да, схоронился в камышах, а после к каравану пристал, что в Булгар шёл. Рассказал, что разбойники напали на наш караван и погубили моего отца, а в Булгаре живёт мой дядя, тоже купец, и мне непременно надо к нему. Меня накормили и всё было добре, но когда пришли, на пристани меня узнал купец из Итиля. Он решил, что я сбежал от хозяина и закричал охоронцам, чтоб схватили беглого раба. Один даже успел поймать меня за одежду, но я полоснул его по руке метательным ножом, да нескладно получилось, клинок потерял. Потом сиганул с мостков и под водою заплыл под соседний причал, там и сидел, пока все не успокоились, решили, что утонул. Клинка жаль, ведь это дядьки Молчуна подарок, - вздохнул малец.

Не кручинься, брат, в Новгородчине наши мастера такие клинки сварганят, куда там хазарским! - в задумчивости молвил старый изведыватель, подходя к мальцу и поглаживая его лохматую, давно не чёсаную главу. «Настоящий Ероха, - подумал Айер, - точно его мать-то назвала». - Отправитесь вы с Силой с караваном булгарских купцов, весть у тебя важная для князя и воеводы, а с богатырём нашим будет надёжно. Для всех вы работники мои, за мехами отправлены, а пока помыться, переодеться да отдохнуть… - Не успел Айер договорить, как вошёл взволнованный Сила.

Там стражники за тобою, Айер, пришли, рекут, сам градоначальник тебя видеть желает. Я дверь им пока не отворяю, мол, занемог хозяин, отдыхает, нет, упёрлись, как ослы хорезмские.

Уходите с мальцом, быстро, - молвил Айер, - вам в Ростов - град с особой вестью попасть надобно.

Нет, Айер, - упрямо возразил Сила, - я шибко приметен, далеко не уйду, а вот задержать да на себя отвлечь тех стражников смогу. Уходи ты с мальцом! - вдруг решительно воскликнул всегда покорный Сила и быстро вышел из горницы. У входа послышался его весёлый и беззаботный говор, а потом что-то сильно стукнуло, громко треснуло, и кто-то закричал. Айер схватил мальца за руку и быстро повлёк его в глубь дома. По пути он сбросил одежду, подхватил в кладовой ветхий халат, стоптанные ичиги, а на голову напялил грязный тюрбан. Он открыл толстую деревянную ляду в подпол, спустил туда мальца, а потом влез сам. Едва оказавшись в подполе, изо всех сил потянул вервь, продетую в щель между толстыми досками, и на вход с шумом обрушился ряд полок, завалив весь пол небольшой кладовой.

Проползли на четвереньках в полной темноте и осторожно поднялись по деревянным перекладинам. Оказались внутри ветхой полуразрушенной постройки, видимо, когда-то бывшей овчарней или коровником. Вышли на пустынную улицу и побрели, грязные и жалкие, слепой старик и оборванный худой отрок с нечёсаными волосами. Мимо пронеслись, едва не сбив их, конные стражники.

На пристань, кажется, поскакали, - тихо промолвил поводырь по-славянски.

Реки только булгарской речью, я дедушка Муса, ты снова Еркинбей, они перекрывают пристань, значит, нам туда нельзя.

Я знаю, куда нам идти, - прошептал Еркин, - только ведь надо подождать Силу.

Нет, брат, богатыря нашего мы вряд ли дождёмся, - сжав плечо поводыря, тихо и печально промолвил старик. - Если он жив, то биться станет до последнего, чтоб нам дать время уйти.

Они сторожко побрели тёмными извилистыми улочками вниз, в сторону от сходящихся у града рек Идель и Кара-Идель. Наконец становились у ветхого домишки с прилепившейся к нему пристройкой из жердей, обмазанной глиной и коровьим навозом. Старое это жилище находилось почти на самой окраине. Путники немного постояли в тени раскидистой сосны и осторожно вошли в запущенный двор с полуразрушенной ветхой изгородью. Еркин мягко, как учили изведыватели, проскользнул на невысокое крыльцо, ступая по краям ступеней, чтобы не скрипели.

Дядя Ильгиз, - позвал он, - дядя Ильгиз!

Айер сунул руку за полу халата, нащупав нож на верёвочной петле. Наконец раздались шаркающие шаги и кашель.

Это я, Еркинбей, - как можно тише промолвил отрок.

Еркинбей, мальчик, откуда? Ты же… - Старик обнял отрока и, роняя слёзы, что-то не то шептал про себя, не то причитал.

Я не один, дядя Ильгиз, - прервал невнятный шепот старика малец, - нам нужна твоя помощь.

Заходите, скорее!

Как я счастлив, мальчик, что вижу тебя живым и на свободе, слава великому Тенгри! - наливая козье молоко в выщербленные глиняные пиалы, суетился старик. - Когда твоего отца и мать убили, а самого отдали в рабство, я чуть не умер от горя, я ведь знаю, что не зря отец дал тебе имя Еркин, что значит «свободный», «вольный». Ты никогда не сможешь жить в неволе. Я завёл коз и овец и стал копить деньги, чтобы выкупить тебя из рабства, но вскоре узнал, что тебя увезли в Идель.

А я почти каждый день вспоминал тебя, дядя Ильгиз, как ты учил меня ездить на лошади.

Я старался научить тебя любить и понимать это красивое животное, мой мальчик.

Нам нужно незаметно выйти из города, почтенный Ильгиз, - прервал говорливого старика Айер, прихлёбывая молоко и отламывая кусочек пресной лепёшки.

Ты мусульманин, чужестранец? - косо взглянул на тюрбан изведывателя старик.

Точно такой же, как и ты, брат Ильгиз, - подмигнул незнакомец, - особенно тогда, когда поминаешь Великого Тенгри.

Этот человек спас мне жизнь, дядя Ильгиз.

Старик задумался.

Когда сегодня я гнал своё небольшое стадо домой, ко мне подъезжали стражники и спрашивали, не встречал ли я кого из чужеземцев. Особенно их интересовал какой-то пожилой купец из урусов.

Они искали только купца или… - изведыватель на миг запнулся, - мальчика и батыра с голубыми очами? - спросил Айер.

Ни про мальчика, ни про батыра они не спрашивали, похоже, им нужен только купец.

Послушай, хозяин, мы с тобой почти одного роста, давай поменяемся одеждой.

Старик усмехнулся.

Зачем тебе моя рвань? Я найду для гостя что-нибудь получше. - Ильгиз встал.

Почтенный Ильгиз, мне нужна как раз эта одежда.

Сила, прикидываясь верным слугой своего господина, не отворял ворота. Вначале он говорил, что купец отдыхает, потом, что никак не может его разбудить. Но длилось сие недолго, и часть стражников, к коим подоспела подмога, полезла через дувал, а вторая стала ломиться в ворота, выбивая их чем-то тяжёлым. Сила рычал, как медведь, на которого навалились собаки, и раскидывал стражников, перебрасывая некоторых обратно через дувал. Стрелки в горячке схватки несколько раз натягивали свои луки, но всякий раз грозный окрик сотника заставлял опустить оружие.

Батыра взять живым! Быстрее арканы и сети сюда! - повелел он разгорячённым воинам. - Такой удивительный батыр много денег стоит, очень много! - говорил сам себе сотник, с горящими очами наблюдая необычную схватку. Но Сила вовремя заметил опасность. Раскидав пятерых дюжих воинов, он рванулся внутрь дома. Стражники радостно закричали и бросились вслед за батыром. Сила стал спиной к столбу, на который опирались перекладины большого полукруглого помещения, и в разорванной рубахе продолжал, будто снопы на гумне, укладывать своих противников. Когда же их скопилось много, и они с верёвками, сетками и арканами окружили Силу плотным кольцом, он совершил неожиданное: двумя руками ухватившись за толстый столб, одним движением вырвал его…

Мало кто из стражников успел выскочить в открытую дверь. Грохот, треск, туча рыжей пыли, и потолок рухнул вместе с крышей и всем скарбом, что скопился за многие лета под крышей, придавив с десяток стражников.

Когда градоначальнику сообщили, что воины тайной стражи так и не смогли взять ни старого купца Аурайя, ни его замечательного помощника, он злорадно усмехнулся.

Так этим гордецам и выскочкам из тайной стражи и надо, а то несут себя выше градоначальника. Видите ли, они подчиняются самому хану!

Сотник тайной стражи просит дать людей, чтобы поскорей разобрать завал, там ведь половину их воинов придавило, может, кто ещё жив… хотя вряд ли, - с сомнением покачал головой начальник городской стражи, - а у меня лишних людей нет.

Собери всех бродяг и должников, чтобы до захода солнца всё было разобрано, а погибшие, как положено по новой вере, преданы земле, кстати, извести об этом муллу, - распорядился градоначальник.

Встревоженная, быстрой походкой, от которой птичьими крыльями разлетались полы её расшитой накидки, Лайпи вошла в покои мужа.

Дорогой, по городу идёт слух, что стража убила батыра Силу, это правда? Зачем ты приказал это сделать?

Я тут ни при чём, это тайная стража. Они решили, что купец Аурайя вражеский лазутчик и хотели взять его, но ничего не получилось. Батыр отбивался от них, а потом разрушил дом и все, в том числе и большинство этих идиотов из тайной стражи, погибли под обломками жилища. Теперь их сотник требует от меня людей, чтобы разобрать завал.

Женщина заметалась по помещению будто вольное животное по клетке. Она заламывала руки, словно пыталась что-то сказать.

Успокойся, Лайпи, мне тоже жаль этого батыра, он мне здорово помогал, когда приезжали большие люди и их нужно было развлечь и удивить. Да и не верю я, что почтенный купец Аурайя лазутчик, скорее на него наговорили те купцы, что давно здесь торгуют мехами.

А что, тайная стража верит всем доносам подряд? - возмутилась жена градоначальника.

Верят? Да они набрасываются на такие доносы, как собаки на кости, чтобы показать своё радение о безопасности хана и государства. - Градоначальник задумчиво прищурил очи, глядя куда-то перед собой. - Представляю, как этот урус раскидывал стражников, я бы многое дал за то, чтобы увидеть эту схватку! Но что поделаешь…

Господин! - возник на пороге слуга. - Там посыльный от начальника городской стражи.

Что случилось? - вышел к нему градоначальник.

Господин, - доложил посыльный, - всё сделано, раскопали тринадцать тел и… одного живого.

Да тот самый Урус-батыр, помяло его, но живой, настоящий батыр, господин.

Тело купца Аурайя нашли?

Сказать трудно, у многих изуродованы лица, но, по-моему, купца среди них нет.

Впрочем, это уже не наше дело, пусть этим занимается тайная стража. Они забрали батыра?

Нет, господин, они говорят, что преступника нужно пока отвезти в нашу тюрьму.

Он в сознании?

Нет, господин.

Хорошо, везите в тюрьму, и всё равно свяжите самыми крепкими верёвками, на всякий случай, - велел градоначальник. - Да ухаживайте за ним хорошо, я пришлю лекаря. Раз он преступник, значит, быть ему рабом, а такой раб, как Урус - батыр, очень дорого стоит! Слышала, Лайпи, - повернулся он к затаившей дыхание жене, - хорошая новость, урусский батыр жив! Я велел послать к нему лучшего лекаря.

Это действительно великий батыр, - тихо молвила жена и, прильнув к мужу, зажурчала томным просительным голосом: - Помнишь его рассказ, что необычайную силу ему дала земля, видимо, это так и есть. Она ему дала силу, она же его сохранила! А можно на него взглянуть?

Не стоит, Лайпи, пусть утихнет весь этот шум, да и не по чину тебе посещать тюрьму ради преступника.

Хорошо, можно тогда я пошлю свою служанку с фруктами и мясом, батыру нужно хорошо питаться. Теперь он невольник, и его можно будет купить, ты выкупишь его, Аслан? - глядя на мужа сияющими очами, ластилась, как кошка, жена.

Посмотрим, - обронил муж, - его ещё нужно привести в чувство, допросить и определить меру наказания. Не хотелось бы отдавать его тайной страже. Не будем спешить, на всё воля Аллаха! А насчёт твоей служанки я распоряжусь, пусть помогает ухаживать за больным, в наших интересах поскорее поставить его на ноги.

Сила то проваливался в беспамятство, то снова возвращался в сознание. Когда его очи в очередной раз открылись, то он вначале подумал, что снова грезит. Пред ним совсем близко лучистые очи светились любовью и жалостью. А он глядел на милый лик и очень боялся, что тот вдруг исчезнет. Забота именитого в Булгаре лекаря, крепкое тело богатыря, а может, более всего любовь, что невидимой мощной силой полыхала меж ним и служанкой жены градоначальника, творили чудеса, и Сила быстро креп. К нему часто наведывался сотник из тайной стражи. Всякий раз он собирался подробно выспросить о купце, у которого Сила работал помощником, но уходил ни с чем. Так было и сегодня.

Понимаешь, сотник, после того, как человек был заживо погребён, он как бы умер. Тело его ожило, но разум, а с ним и возможность говорить, пока к нему не вернулись, - пояснял лекарь. - Скорее всего, он ничего не помнит и не понимает.

А когда он сможет говорить? - спросил изведыватель.

Может быть, и никогда, - ответил, пожав плечами, лекарь, - этого никто не знает, кроме самих богов… - тут лекарь слегка поперхнулся. - Я хотел сказать, никто кроме самого Аллаха, да, именно это я и хотел сказать.

Сотник задумался: с одной стороны, урус жив, но с другой - никаких сведений от него получить нельзя.

А может, он притворяется? - предположил досужий изведыватель.

Понимаешь, уважаемый сотник благословенной тайной стражи, к нему не вернулось даже чувство боли, вот, посмотри сам. - Лекарь взял одну из тонких игл, что применялись им в лечении больных путём укалывания в определённые точки, и медленно погрузил её в руку богатыря, но тот даже не вздрогнул. - Вот видишь, почтенный, он ничего не чувствует.

Постой, давай я сам попробую, - проговорил сотник, но не стал брать у лекаря иглу, а, протянув руку к небольшой масляной лампе на столе, поднёс её к руке лежащего батыра чуть ниже локтя. Затрещали волосы, скручиваясь от огня, запахло палёной плотью. Снова ничего не отразилось на лике уруса, зато послышался стон, а потом шум упавшего тела. Доктор и сотник оглянулись и увидели, что служанка, помогавшая лекарю, лежит на каменном полу без чувств.

Ладно, лекарь, я тебе верю, собственно, для нас пока ничего не изменилось от того, что он остался жив, для Тайной службы он мёртв. Если вдруг случится, что к нему вернётся память и речь, ты должен сразу сообщить мне, понял?

О да, почтеннейший, как же иначе, все мы должны помогать тем, кто стоит на страже нашего покоя, - подобострастно заверил лекарь, вставая и подходя к лежащей помощнице, чтобы привести её в чувство. Пока он возился с девицей, сотник ушёл. - Теперь, я думаю, он придёт не скоро, Серпике, - молвил лекарь пришедшей в себя служанке. - Твой урус молодец, я ведь видел, что ему больно, но он вытерпел, не показал этого костолому, иначе было бы худо. Ну, вот и мне пора идти, вручаю тебе нашего батыра. Я давно изучаю людей и их болезни, потому вижу, что для него гораздо важнее, чтобы рядом была ты, а не я. - Выйдя из каменного мрачного строения и довольно щурясь на яркое солнце, лекарь пробормотал про себя: «Мне градоначальник платит за то, чтобы я скорее поставил больного на ноги, а уж какое средство применять - иглы, снадобья или любовь, это уже моё дело».

Мой чудесный батыр, - тихо шептала Серпике, осторожно поглаживая исцарапанный лик больного, - моя хозяйка, госпожа Лайпи, уговаривает своего мужа выкупить тебя. Ты ей очень нравишься, она мечтает заиметь себе такого раба, - очи девушки налились слезами и болью. Раненый едва заметно покачал головой. - Ничего не говори, я понимаю, что ты хочешь сказать. Сама не ведаю как, но понимаю, милый. - С этими словами девица прижалась к широкой груди богатыря и замерла от мгновения счастья. - Я знаю, ты вольный, как дикий степной скакун, и под седлом ходить не будешь, скорее умрёшь. Я булгарка, но булгары тоже разные, потому что разных предков потомки. Те, которых теперь называют чёрными хазарами, подчинились хазарам и стали вроде их цепных псов. Другие ушли на Дунай и теперь свою страну имеют, смешавшись со славянами. А мои предки ушли с Азова на Идель и Кара-Идель, и хотя мы платим дань хазарам, но веры и порядков своих держимся. Зовёмся мы сувары, а потому наш главный город тоже носит имя Сувар. Мы никогда не были кочевниками, издревле растили злаки, разводили скот, пчёл, занимались всяким ремеслом и торговлей. И веру чужую магометанскую не приняли, Великого Тенгри нашего не продали за посулы арабов, хотя булгары на восходе и на полудне уже омусульманились…

Суварушка ты моя, Серпик милый! - то ли прошептали в ответ уста раненого батыра, то ли прозвучало в сознании девушки, и от тех слов покатилась по всему существу её блаженная волна счастья, голова закружилась так, что казалось, она куда-то падает, но это падение было сладостным.

Спустя некоторое время Сила смог говорить, а потом и вставать. Пошатываясь, он ходил по своей каменной темнице. Это время было самым счастливым для влюблённых. Богатырь попросил принести ему тайно кусок железного прута, чтобы тихонько, когда не видит стража, быстрее восстанавливать свою силу.

Как же ты в служанки попала к градоначальнице, Серпик? - спрашивал батыр, мешая в речи словенские и булгарские слова и глядя в тёмные, чуть раскосые очи девушки. Так он по-своему произносил имя Серпике. А булгарка на свой лад называла Силу созвучным Силмук, и тоже говорила на смеси словенского, булгарского и тюркского. Только для влюблённых не важен язык слов, они разумеют язык сердца, а он един для всех народов и в переводе не нуждается.

У нас земля была, Силмук, и жили мы хорошо, но однажды в конце зимы, когда отец вёз зерно на торжище, кони его провалились под лёд, а он все старался их вызволить, так и утонул вместе с лошадьми. Мать осталась одна с нами шестерыми. Дело без отца пошло всё хуже, часть земли продали, а потом и вовсе пришлось мне в служанки к дальней родственнице пойти, чтобы помочь матери и младшим братьям и сёстрам. Вот так и оказалась я в доме градоначальника. Раньше было непривычно и до того тоскливо после трудной, но вольной жизни, зато теперь я самая счастливая, потому что с тобой встретилась…

Но вскоре Серпике пришла весьма встревоженная.

Силмук, там уже закончили подземелье, предназначенное для тебя, сегодня повесили крепчайшую дубовую дверь, окованную медными листами, и установили наружный затвор. Значит, завтра-послезавтра тебя повезут в дом градоначальника. Лекарь убедил тайную стражу, что память и речь к тебе никогда не вернутся, а потому изведывателям ты не нужен, градоначальник выкупил тебя за малые деньги, - прошептала Серпике, подавая принесённую для батыра еду. - Запрут тебя в крепком подземелье, а что будет дальше, я боюсь и думать…

Серпик, нельзя мне в подземелье градоначальника, скоро битва… ну, в общем, нельзя, Суварушка моя, никак нельзя. Надо что-то придумать.

Всё понимаю, милый, я попробую помочь тебе, нам… ведь я теперь без тебя жить не смогу. До завтра! Мне надо ещё сегодня во много мест поспеть. - И девица тут же выскользнула из темницы.

Ну, что там наш батыр? - неожиданно прозвучал сзади задумавшейся служанки голос госпожи, заставивший Серпике вздрогнуть.

Он ещё не совсем здоров, ходит с трудом, и… - быстро заговорила смутившаяся служанка, не поднимая очей на хозяйку.

А ну, гляди мне в очи, - с подозрением проговорила Лайпи, поднимая за подбородок лик Серпике и вглядываясь в её глаза так, как будто хотела добраться до самого дна двух тёмных очарованных омутов. Говорят, что женщина видит сердцем, кто знает, может, и так, а может, влюблённые очи девицы, ещё миг тому назад в мыслях беседовавшей с любимым, не успели принять привычное непроницаемое выражение и выдали себя лучащимся блеском…

Ах, ты… - начала было госпожа, но потом пресекла себя. - С завтрашнего дня будешь помогать ухаживать за моими лошадьми, у тебя в этом большой опыт, как я помню, теперь твоё место на конюшне, красавица! - с перекошенным ненавистью ликом молвила госпожа и, круто развернувшись, быстрым шагом ушла в свои покои.

Всё кипело внутри возмущённой и по-женски задетой Лайпи. «Как же я проглядела? Сама отправила к батыру смазливую служанку. Ну, ничего, Серпике, ты больше никогда не будешь рядом с ним. Я по-родственному вытащила тебя из беды, в которой оказалась твоя семья, а ты меня так отблагодарила… на конюшню, негодница!» - госпожа не могла успокоиться от потрясения и буйно расцветавшего внутри чувства ревности.

Вначале Серпике не могла прийти в себя от столь неожиданного поворота судьбы, который мог порушить все уготовленные планы. Забившись в угол сарая, она горько рыдала. Но, выплакавшись и немного успокоившись, вдруг подумала, что, может быть, сам Великий Тенгри направляет всё так, как будет лучше для любимого. Она встала и, пройдя по покоям уже спящего большого дома градоначальника, собрала небольшую дорожную суму, пошла в конюшню и спрятала её в сено около любимого коня госпожи.

В своей каменной клетке Сила находился без цепей, потому что внешне он был ещё слаб, даже двигался с трудом, был тих и смирен. Но на следующее утро в темницу вместо Серпике с корзинкой еды вошли стражники и связали батыру руки за спиной крепчайшими волосяными верьвями, а ноги меж собою сковали железной цепью так, чтобы пленник мог идти, но медленно, небольшими шагами. Немой пленник отнёсся ко всему совершенно спокойно, даже безразлично. Его расслабленное спокойствие как-то передалось и стражникам. Без суеты, не торопясь, делали они свою работу. Большой воз, каким на торжище возят всякий товар, уже стоял во дворе тюрьмы, когда туда вывели Силу.

Садись, батыр, поедешь в другое жильё, - с некоторым сожалением рёк начальник тюрьмы - коротконогий, с широким бритым затылком, которому очень нравился безмолвный и покладистый «жилец» его своеобразного «постоялого двора». - Здесь ты был хорошим узником, веди себя так же на новом месте. - Рус улёгся на брошеное на дно воза сено и затих, прикрыв голубые очи. Шестеро конных охранников градоначальника, по трое с каждой стороны, сопровождали воз.

И зачем батыра в цепи заковали, ведь он ещё слаб, да и куда он, беспамятный, скроется в чужом городе? - спросил один из стражников.

Так распорядился сам градоначальник, а нам какое дело, сказали везти, мы и везём, - недовольно ответил длинноусый плотный десятник. Они неспешно миновали уже большую часть пути, когда на коне самой госпожи Лайпи к ним подскакала её верная служанка Серпике.

Мавляд, господин и госпожа хотят, чтобы Урус-батыр предстал в их доме в крепчайших цепях, а не в этих старых ржавых цепочках и верёвках, которые надел на него скаредный начальник тюрьмы. Вон там уже всё готово, кузнец ждёт, - она указала камчой на стоящую чуть в стороне под сенью раскидистого дерева кузницу.

А почему господин не послал с повелением кого-то из стражников, чего это я должен слушать приказы девчонки? - стал ворчать и так недовольный своей участью десятник.

Мавляд, - окликнул его пожилой воин и, подъехав вплотную к старшему охраны, тихо проговорил: - Видишь, на чьей лошади примчалась эта девица, зачем тебе неприятности с госпожой, ты же лучше меня знаешь, какой у неё язык и что она потом наговорит своему мужу. Лучше молчи и делай, как велят.

Ладно, поворачиваем, - с плохо скрываемой досадой махнул рукой Мавляд. Воз подъехал к кузнице, воины спешились.

Вставай, батыр, будешь менять свои украшения на более дорогие, - хихикнул пожилой стражник. Но батыр не шевелился, очи его оставались закрытыми, дыхания не было слышно.

Пожилой стражник потряс пленника за плечо, но ничего не изменилось.

Что с ним, неужто помер?

Да не может быть, просто растрясло на этом возу. Надо побрызгать водой. - Кто-то побежал к кузнецу за водой, но и тёплая вода, политая на чело пленника, ничего не изменила.

Мавляд, пошли кого-нибудь срочно за лекарем, - встревоженно заговорила служанка, - если с батыром что-нибудь случится, госпожа меня убьёт, - заплакала она.

Вот ты и скачи за лекарем, - рассерженно огрызнулся вконец раздосадованный неожиданным поворотом дела стражник, подумав про себя, что со служанки какой спрос, а вот с него, десятника, как старшего охранника, спросят, отчего и как вдруг умер пленник, за которого уже и деньги заплачены.

Да я не знаю, где он живёт! - Серпике разрыдалась не на шутку, схватившись руками за небритые щёки Урус-батыра, моля его проснуться и заливаясь слезами.

Вот началось, только женских слёз мне и не хватало, кто знает, где живёт лекарь, что лечил уруса?

Я знаю, - ответил пожилой воин и вскочил в седло.

Перенесите его в тень, - предложил вышедший кузнец, пока я буду снимать цепь, потому что в кузнице очень жарко.

Когда воины с трудом перетащили тяжёлое тело, кузнец и его подмастерье, чернявый худой подросток лет пятнадцати, быстро и сноровисто сняли оковы с ног бесчувственного батыра.

Пошли, поглядишь на цепи, какие лучше надеть, - позвал кузнец десятника.

Похоже, никакие цепи уже не нужны, - расстроенно махнул рукой стражник, потом рассерженно сплюнул и нехотя двинулся за кузнецом.

Едва очи воина привыкли к сумраку душной кузницы, как сквозь шумные вздохи мехов, гул пламени в горне, где раскалялся кусок железа и звонкие удары небольшого молота по наковальне, у которой старательно орудовал худой подмастерье, донеслись какие-то возгласы, а потом лошадиное ржание и храп.

Десятник прислушался к странным звукам и бросился к двери, но в этот миг что-то громко затрещало и рухнуло на стену кузницы. Дверь не поддавалась, как будто кто-то большой и сильный привалился к ней могучей спиной.

Эй, что вы там делаете? Немедленно откройте дверь! - прокричал, холодея от мгновенной догадки, стражник. - Помоги! - обернулся он к кузнецу. Но и вдвоём открыть дверь не удалось, как ни бился всем своим крепким телом в старую дверь потерявший самообладание Мавляд и помогавший ему изо всех сил мастер.

Окно, давай попробуй в окно! - крикнул кузнец. Оконце было узким и низким, стражнику пришлось дрожащими от волнения руками стащить с потного тела одежду. Почти голый, он наконец выбрался наружу из чрева жаркой кузницы на свежий воздух и замер от изумления, на миг лишившись дара речи. Четверо его воинов, будто сноп в поле, были связаны вместе толстой волосяной верёвкой, а дверь кузницы была привалена перевёрнутым возом. Ни Урус-батыра, ни служанки нигде не было видно. Пропали и кони, все до одного. Мавляд обессиленно опустился на перевёрнутый воз и обхватил голову руками.

Вот это да! - восхищённо присвистнул появившийся рядом кузнец, который тоже выбрался через окно. - Истинно тут могучий батыр поработал! - Потом лик его стал озабоченным. - Ай-яй-яй! Что же теперь делать, уважаемый Мавляд? Похоже, у нас, вернее, у вас, большие неприятности.

Как всегда, днём полуденные городские ворота были открыты. Людей было не много в такой час, и стражники, лениво переругиваясь меж собой, изредка смотрели, кто въезжает или выезжает из города. Молодая хорошо одетая девица на породистом коне и крепкий воин в дорогом плаще рысью приближались к воротам, держа каждый на поводу запасного коня.

Стой, кто такие и куда? - по привычке проговорил заученные слова один из двух стражников, преграждая проезд молодой паре. Но тут же он узнал служанку самой госпожи Лайпи, да и лик обросшего густой русой бородой молодого мужа тоже показался знакомым. На могучем воине красовался плащ господина градоначальника.

Ты что, Салават, не узнал меня? - сдвинула сурово тёмные брови Серпике. - Не видишь разве, что мы едем по очень важному и срочному делу, или ты думаешь, что госпожа дала мне своего лучшего коня, чтобы я просто покаталась вокруг града? Дай дорогу! - повелительно крикнула посланница госпожи.

А-а, пропусти, Салават, ты разве не знаешь, у этих суварок язык столь острый, что они им полотно режут, - расхохотался старший страж ворот, видя какой гневный и нетерпеливый взгляд метнула в его сторону разгорячённая скачкой девица.

Едва молодые люди успели скрыться за поворотом дороги, как с той стороны града, откуда они недавно прискакали, послышался стук конских копыт, шум и громкие возгласы. Около полусотни воинов летели во весь опор, разгоняя на ходу громкими криками, а иногда и плетьми зазевавшихся прохожих.

Эй вы, бездельники, - заорал на ходу сотник городской стражи, - не проезжали тут служанка госпожи Лайпи Серпике и Урус-батыр?

Ага, вспомнил! - воскликнул обрадованный стражник Салават. - Это точно Урус-батыр! Ещё у обоих было по запасному коню в поводу, видать, далеко собрались, - подсказал он сотнику, - и очень торопились!

А что случилось, сотник, что они натворили? - обеспокоенно спросил старший из охранников.

Вместо ответа сотник повернулся к своим воинам:

Быстрее, мы должны их настичь до захода солнца! - И полусотня, вздымая дорожную пыль, унеслась за городские ворота по широкой разбитой многими копытами и колёсами дороге. Большой караванный путь начинался за воротами города, идя от Булгара через Сувар и дальше аж к Итилю. По нему и полетела погоня. Только десяток воинов отделился за градом, чтобы по приказу сотника осмотреть уходящие к берегу дорожки и тропки. Основной отряд летел по караванному пути, изо всех сил пытаясь догнать беглецов, понимая, что если не сделать это сразу, то потом без сменных коней им это не удастся и беглецы легко уйдут от погони. Стражники были опытными воинами и всё верно рассчитали, за исключением того, что побег был задуман женщиной.

Едва град Булгар остался позади, Серпике с батыром свернули с широкой выбитой дороги и, проехав меж неказистых мазанок и небольших клочков огородов и фруктовых деревьев, пересекли полосу чахлых кустарников, а затем направились по узкой тропе вниз, к реке. У воды они спешились, и Серпике неожиданно лихо свистнула. Вскоре из камышей показались двое. Один невысокий, со щербатой улыбкой и плутоватыми очами, был, видимо, за главного, а второй, сухопарый, опирался на толстую жердину.

Вот, четыре коня, смотри, какие красавцы! - обратилась к щербатому Серпике. - Где наша лодка и деньги? Мог бы и больше дать, - недовольно произнесла булгарка, прикидывая на вес мешочек.

Ай, госпожа, кони хороши, даже слишком, - плутовато улыбнулся конокрад, - таких трудно продать, больно приметные…

В это время Серпике наконец удалось развязать хитроумно завязанный кошель. Она переменилась в лице и, как-то беспомощно оглянувшись на батыра, высыпала на песок обычную речную гальку.

Ты… обманул меня… - запинаясь, произнесла Серпике.

Из камышей появились ещё двое, у одного в руках был топор, у второго старый рыбацкий нож для разделки рыбы.

Зачем платить, если мы можем и так забрать ваших коней, - уже с неприкрытой издёвкой, улыбаясь щербатым ртом, молвил довольный своей хитростью конокрад, ловко вытаскивая из-за пазухи длинный кинжал.

Сухопарый, который, осматривая коней, оказался сзади Силы, вдруг саданул руса припасённой жердиной, метя в голову.

Бывавший не раз в схватках с нурманами Сила даже не успел сообразить, как его тело само сработало от ощущения близкой опасности. Голову он наклонил, а спина и плечи пружинисто приняли удар, и жердина с треском разломилась. Обернувшись, богатырь схватил сухопарого, ещё сжимавшего в руке обломок жердины, и швырнул прямо на двух вышедших из камыша, сбив их с ног. А оцепеневшего щербатого ударил ногой в подколенный сгиб так, что тот взвыл от боли, выронил свой кинжал и закружился на боку в мокрой глине, держась за сломанное колено.

В этот миг вверху за чахлыми кустами застучали конские копыта.

Погоня! - сдавленно вскрикнула девица, её лик исказил страх. Сила, будто малое дитя, подхватил на руки любимую и ринулся через камыши по едва заметным следам к лодке. Сидящий там ещё один из сообщников хитрого конокрада оторопел, увидев не своих подельников, а бегущего к нему мужа с девицей на руках. Он замахнулся на них веслом, на что Сила даже не обратил особого внимания. На ходу он подхватил Серпике одной рукой, а второй поймал и рванул в сторону опускающееся на него весло. Незадачливый гребец улетел из лодки шагов на пять, врезавшись в воду головой. Когда он вынырнул и зафыркал, выплёвывая изо рта тину, то узрел, как его лодка неправдоподобно быстро удаляется от камышей. Он впервые в жизни увидел, как толстые вёсла при каждом гребке прогибаются от напряжения, словно они сделаны из лёгкого камыша.

Скажи, Силмук, как это ты сделал? Я сама видела, ты не дышал, и испугалась, что ты в самом деле умер, - тёмные очи Серпике ещё хранили пережитые тревогу, страх и душевную боль.

Наши волхвы умеют делать так, когда предстоит важный разговор с богами. Я у них перенял, когда показывал людям чудеса силы. Бывало, меня закапывали в землю, а я потом выбирался, потому что научился пускать особую волну по телу, иначе какой бы сильный не был, из земли не выберешься. Я благодаря этому и под завалом уцелел, и потом воинам полумёртвого изобразил…

Что там воины, я сама едва не закричала, когда ты вдруг ожил и схватился с перепуганными стражниками.

Так, выходит, это ты от страха так споро разрезала упряжь и освободила лошадь, когда я ухватился за воз, чтобы привалить дверь кузницы? - наконец от души рассмеялся Сила и обнял свою луноликую спасительницу.

Снова ветер нёс сухую пыль, засыпая очи прохожих. Прилетая из безводной степи, он несколько терял свою силу среди дувалов, мазанок и каменно-деревянных строений Булгара, но всё равно прохожие закрывали лица и щурили глаза, спеша укрыться в жилищах. И только трём обезображенным ликам на торговой площади был уже нипочём ни сухой песок, засыпающий остекленевшие очи, ни ветер, раскачивающий на виселицах трупы десятника Мавляда, старшего охранника ворот и щербатого конокрада с неестественно вывернутой ногой.

| |